Розамунда, любовница короля

– О, – пожаловалась девушка, – до чего жаль, что у Нас нет большого зеркала, как у Мег! Я хотя бы видела, как выгляжу!

Она грациозно повернулась.

– И мама надела это платье в день свадьбы?

– Да, – кивнула Мейбл. – Только верхняя юбка была длиннее и приподнималась, чтобы показать модную нижнюю, из жаккарда. Вырез сейчас глубже, и вышивки тогда не было. И все же наряда красивее в здешних местах никто не видывал. Говорят, отец твоей матери посылал за ним в Лондон, когда обручил единственную дочь с Гаем, наследником Фрайарсгейта. Я хорошо помню твою маму.

Мы были ровесницами. Как прелестно она выглядела! И как была бы счастлива, узнав, что ты надела ее платье в день своей свадьбы!

– Венчаясь с Хью, я была в зеленом, и, думаю, это принесло мне удачу, – задумчиво протянула Розамунда. – Я хорошо помню тот октябрьский день.

Мейбл кивнула:

– Генри Болтон думал навсегда приковать тебя к своей семье этим браком. Тебе в самом деле повезло с Хью Кэботом, девочка, но ты и сама это знаешь.

– Повезет и с Оуэном, – уверенно сказала Розамунда:

– Мег говорит, он меня любит. Как по-твоему, так ли это, или она просто меня утешает, чтобы я не боялась и не сердилась?

– Господи, девочка, неужели ты сама не видишь! – воскликнула Мейбл. – Это же ясно как Божий день! Конечно, любит! И с сегодняшнего дня тебе лучше попробовать тоже его полюбить. Супружеская жизнь становится куда приятнее и легче, если супруги любят друг друга.

– А ты? – выпалила Розамунда. – Ты любишь Эдмунда? Он когда-нибудь говорил, что любит тебя?

– Мой отец был здешним мельником. Мое детство прошло здесь, во Фрайарсгейте. Подобно тебе я была его единственным ребенком, и он хотел для меня хорошего мужа.

Вот и приглядел Эдмунда Болтона, которого его отец назначил здешним управителем. Правда, как ты знаешь, Эдмунд не мог унаследовать Фрайарсгейт. Все же твой дед любил всех своих отпрысков и пытался достойно их обеспечить. В те дни и я была хорошенькой. Как большинство молодых девушек. Но все знали, что и работница я усердная. Мой отец назначил мне щедрое приданое: пять серебряных монет, сундук с бельем, четыре платья, сорочки, чепцы, шерстяная накидка и пара крепких кожаных башмаков.

Он пошел к господину Фрайарсгейта и попросил его разрешения обручить меня с Эдмундом. Господин знал, что после смерти отца я унаследую все его имущество. Мама уже скончалась. Твой дед подарил нам коттедж. Любила ли я тогда Эдмунда? Сначала нет, но твоего дядю невозможно не полюбить. В один прекрасный день, ни с того ни с сего, не знаю почему, ибо никогда не смела спросить, Эдмунд говорит мне: «Я люблю тебя, Мейбл. А ты меня?» «Всем сердцем», – ответила я, вот и все. Больше мы никогда об этом не говорили, да и к чему пустая болтовня? Мы не из таких людей, кто любит много разговаривать. Он сказал это, и я сказала, и на этом конец. А теперь сиди смирно, пока я расчесываю тебе волосы. Марджери сделала тебе прелестный венок, как подобает невесте.

Она взмахнула щеткой из щетины вепря и стала водить по волосам Розамунды, пока в рыжеватых прядях не засверкали золотистые отблески. Сегодня они останутся распущенными, ибо Розамунда была непорочна.

– Дядя Генри уже приехал? – нервно осведомилась она.

– Пока нет, и слава Богу! – колко бросила Мейбл. – Вряд ли он вынесет весть о том, что все его ухищрения ни к чему не привели. Впрочем, может, он еще и покажется.

Она отложила щетку и, взяв венок, возложила на голову Розамунде.

– Ну вот, ты готова, и я никогда еще не видела невесты прекраснее.

Розамунда повернулась и крепко обняла Мейбл.

– Я тебя люблю и никогда не смогу отблагодарить за то, что заменила мне мать, дорогая Мейбл. И до чего же ты сегодня хороша! Это платье, которое помогла тебе сшить Тилли?

Мейбл польщенно зарделась.

– Да, – кивнула она. – Наверное, оно чересчур роскошное для Фрайарсгейта, но я не хотела посрамить тебя в этот день.

Темно-синее платье Мейбл в самом деле было новым. В вырезе виднелись оборки белоснежной полотняной камизы. Манжеты длинных узких рукавов были немного светлее основной ткани. Поверх белоснежного чепца красовался еще один, в виде жесткого валика из голубого бархата с белой вуалью.

За окнами зазвонил колокол маленькой церкви, призывая всех на мессу. Женщины спустились вниз, где уже ждали Эдмунд и сэр Оуэн. На обоих были шоссы, прикрепленные к камзолам, и плащи. Шоссы Эдмунда были темно-синими, в тон наряду жены, зато жених расфрантился и надел трехцветные шоссы, с чередующимися полосами черного, белого и золотистого. Темно-красная мантия, отороченная черным мехом, и туфли с круглыми носами из черной кожи завершали свадебный наряд. Мягкий берет, собранный полосами, такими же, как на шоссах, красовался на голове.