— Давай убираться отсюда, пока не поздно, — сказала Розамунда. — До Фрайарсгейта всего пара часов езды. И я вовсе не хочу снова встречаться с Логаном Хепберном.
— Поговорим об этом потом, — ответил Патрик. — По-моему, нам следовало дождаться хотя бы хозяйку замка, чтобы поблагодарить за гостеприимство. Идем, милая, поешь овсянки. К тому же здесь еще остался свежий хлеб.
Патрик отвел Розамунду к столу, и слуга живо подал им горячую овсянку и свежий деревенский хлеб. В овсянку Розамунда добавила меда и густых сливок. Особенно вкусным казался мягкий ароматный хлеб. Розамунда отламывала от него по кусочку, макала в мед и угощала Патрика. Он отвечал ей тем же, и вскоре они со смехом принялись слизывать капельки меда с пальцев и с губ.
Вдруг Патрик посерьезнел и сказал:
— Я не просто хочу быть с тобой, Розамунда. К собственному удивлению, я обнаружил, что мне без тебя не обойтись.
— И я тоже чувствую это, любимый, — отвечала Розамунда, утопая взглядом в его глазах.
В зал вошла хозяйка замка.
— О, вы уже встали! — воскликнула она и поспешила к столу. — Хорошо ли вы позавтракали? А выспались как?
— Мы очень довольны оказанным нам приемом, миледи Джинни, — встал, приветствуя ее, граф.
— Вы оказались щедрой хозяйкой, — добавила Розамунда. — Я хочу отдельно поблагодарить вас за заботу и за тот ужин, что прислали вчера ко мне в спальню. Я была слишком усталой, чтобы спуститься к столу. Мы совсем недавно вернулись из дальних стран. Но благодаря вашему гостеприимству у меня такое чувство, будто я уезжала всего на каких-то две недели.
— Я так рада, что вы решили остановиться именно у нас! — ответила Джинни. — Я буду еще более рада принимать вас у себя вновь!
— И вы могли бы навестить Фрайарсгейт, как только захотите, — учтиво ответила Розамунда.
— Ох, когда родится ребенок, мне станет не до разъездов, — заметила Джинни. — А уж теперь я и подавно не в состоянии путешествовать. Когда-нибудь я непременно навещу вас, только это случится не раньше, чем дети Логана — которых, по уверениям его братьев, я должна нарожать ему полный дом, — достаточно подрастут. — Джинни смущенно улыбнулась. — Кажется, у вас есть дочери, верно?
— Три, а один сын умер совсем маленьким, — вполголоса отвечала Розамунда.
— Все в один голос повторяют, что я ношу мальчика и оттого у меня такой огромный живот, — сказала Джинни.
— Я бы не очень верила в это до тех пор, пока ребенок не появится на свет, — заметила ей Розамунда. — Девочки тоже могут быть большими.
— Нет, это непременно будет мальчик, — упрямо покачала головой Джинни, — ведь Логан ждет мальчика. Я не могу его разочаровать.
— А я не могу себе представить, что вы вообще способны его разочаровать, — ответила Розамунда и повернулась к Патрику: — Милорд, мы готовы выехать?
— А где Энни и Дермид? — ответил он вопросом на вопрос.
— Мы здесь, милорд, — отозвался Дермид. Энни, все еще выглядевшая вялой и сонной, стояла возле него. — Лошади поданы, и солдат накормили завтраком. Благодарим вас, миледи. — Слуга низко поклонился Джинни и следом за женой вышел из зала.
— Пожалуйста, дайте нам знать, как прошли роды, — попросила Розамунда хозяйку замка. — Я скажу отцу Мате, чтобы он молился за вас, Джинни Хепберн. Мне жаль, что мы не смогли попрощаться с вашим мужем. Прошлой ночью он был не в себе. Но надеюсь, сегодня ему стало легче и его настроение улучшилось. Передайте, что я спрашивала о нем.
Розамунда улыбнулась и вложила свою ручку в широкую ладонь графа.
— Непременно передам, — улыбнулась в ответ Джинни. — Езжайте с миром, леди Розамунда!
Когда они уже были во внешнем дворе замка Клевенз-Карн и сидели в седлах, Патрик наклонился и сказал так, чтобы могла слышать одна Розамунда:
— У вас чрезвычайно острые коготки, мадам! Остается лишь предположить, что вчера он позволил себе на редкость грубую выходку. Иначе ваша жестокость была бы неоправданна.
— Он снова начал говорить о том, как он меня любит, — с досадой проговорила Розамунда.
Граф Гленкирк сдержанно кивнул:
— Это и впрямь наглость, особенно если помнить о том, что эта доверчивая малютка носит под сердцем его ребенка.
Они выехали из Клевенз-Карна и оказались на широкой дороге, ведущей в Англию.
— Мне неприятно думать о том, что когда-нибудь Джинни Хепберн может узнать, что муж ей изменяет. Она-то из кожи вон лезет, чтобы ему угодить.