Неожиданно, потому что его слегка покоробило сравнение с опоссумом. Пусть даже и выставочным.
– Утонул Сиракуз, – печально ответил механик. – Прыгнул во время планового десантирования, да не рассчитал силы. С течением не справился и сгинул в посейдоновом царстве. Аким Онуфриевич, помню, убивался сильно.
– Гм…
Как еще реагировать на трагическую историю, Ясень не знал.
Он хлебнул нестерпимо-горячего чаю, поморщился, поставил кружку на стол и, поймав на себе хитрый взгляд Черепаныча, слегка смутился.
«Они все видят меня насквозь. А я их?»
Механик сделал большой глоток, пробормотал: «Хорошо!», следующим допил чай и налил добавки.
«Слишком мало времени, – утешил себя Виктор. – Они сложны, разобраться с наскока не получится… Но я сумею!»
– О чем вы хотели поговорить, Ясень? – осведомился Черепаныч.
– То есть вы не верите, что я пришел только для ознакомления с Ручным Приводом?
– Верю, конечно, – улыбнулся механик. – Но у вас наверняка есть вопросы.
– Есть, – быстренько сдался Виктор.
Да и какой смысл отнекиваться?
– Я слушаю.
– Почему Подстанцию поставили именно здесь?
– В Москве?
– Да.
– Не нравится город?
Учитывая обстоятельства, Ясень не видел большой разницы между Москвой, Берлином или Мадридом. Ему было все равно, где жить. Интерес вызывала точка, а не ее название.
– Хотелось бы узнать резоны.
– Подстанцию поставили там, где Ручной Привод, – выдал Черепаныч официальную версию. – А Ручной Привод работает здесь с незапамятных времен, когда Земля еще была плоской, но уже вращалась.
Это был не тот ответ, который хотел услышать Виктор.
– Мне говорили, здесь особое место.
– Совершенно верно.
– Но не единственное.
– Остальные точки неудобны, – пожал плечами механик. – Горы, непроходимые джунгли, океанское дно… Тот, кто ставил Ручной Привод, позаботился о нашем комфорте, и я лично ему за это благодарен.
И вновь глотнул обжигающе-горячего чаю, демонстрируя «господину старшему помощнику» совершенно невообразимую крепость глотки.
– Признаться, я так и не понял, что это значит – особое место.
– Не берите в голову, Ясень, – махнул рукой Черепаныч. – Никто не понимает.
– Именно поэтому я и хотел с вами поговорить. Вы ведь здесь давно, наверняка есть версия.
– Не без этого.
– И?
– Свою придумать не хотите?
– Не люблю изобретать велосипед, – твердо произнес Виктор. – Хочу выслушать все версии, а потом решить, какая из них подходит. Или же, следуя вашему совету, придумать нечто свое.
– Понятно, – кивнул Черепаныч и просто ответил: – Здесь телефонная будка.
– Что? – не понял Ясень.
– Телефонная будка для связи «искры» с тем, кто порождает «искры», – объяснил механик. – Отсюда можно выйти на прямую связь. Пожаловаться. Поплакать. Получить прощение или наоборот: наказание.
– Кому пожаловаться?
Черепаныч пожал плечами.
– Земле. Колыбели. Богу. Я ведь сказал: тому, кто создает «искры».
– Разве их создают?
– В одна тысяча семьсот восемьдесят третьем году я служил поддувщиком горячего воздуха у братьев Монгольфье и с тех пор знаю, что само собой ничего не происходит. «Что-то» не возникает из «ничего».
– То есть вы верите в бога?
– А вы?
– После того, что я пережил, мне трудно сохранить веру.
Черепаныч понял ответ Виктора по-своему.
– Да, оказавшись наверху, бывает, меняешь взгляды. Сила и Вечность делают нас гордыми.
– Поэтому вы здесь? Ищите бога?
Ясень забыл о том, с чего начал разговор, забыл об «особом» месте. Теперь его интересовал потерявший осторожность механик.
– Почему ищу? – медленно ответил тот. – Может, уже нашел?
– Здесь?
– А где еще? – Черепаныч отвел взгляд. – Отлетевшая «искра» становится слишком самоуверенной. Она не нуждается в боге. Во всяком случае, так ей кажется. Здесь же все иначе. Искать утешения на Земле не кажется признаком слабости.
– Вы действительно нашли бога?
Механик допил чай и, все еще не глядя на Виктора, предложил:
– На Отстойник взглянуть не хотите?
– Давайте посмотрим, – кивнул Ясень, поднимаясь на ноги.
Виктор понял, что прямого продолжения у разговора не будет, и подошел к иллюминатору, за толстым стеклом которого в безмолвном ужасе плавали «искры» самоубийц.
– Три дня проводят они в обществе себе подобных, – тихо пояснил Черепаныч. – Три дня осознания. Три дня для понимания того, от чего отказались.