Отпусти кого любишь (сборник)

– Ну так говори! – не выдержал он.

– Пятьдесят на пятьдесят, – даже как-то весело рассмеялась Женька. – Как в казино. Приеду – расскажу подробно. – И дала отбой.

Егор еще зачем-то послушал короткие гудки, после чего тоже отключил аппарат.

8

Женька врала, когда сказала Грекову, что хочет ехать одна. Конечно, она не хотела ехать одна. Она вообще не хотела ехать туда, где ей поставят то, что они называют окончательным диагнозом.

В их городке онкодиспансера, конечно, не было, но грамотные врачи-то были. И они пусть с оговорками и утешительным привиранием, но кое-что из ее будущего ей прояснили.

Не очень-то оставалось у нее будущего.

Про это говорили нехорошие «стекла» (как они называли пробы, действительно зажатые между двумя стеклышками) из пунктата. На это же намекала настороженность врачихи, долго пальпировавшей ее груди. Со всем этим нехорошим оказалось несложно разобраться с помощью Интернета, благо Интернет в отличие от онкодиспансера в их городке был.

Единственно, что оставалось хорошим, – как ни странно, ее физическое самочувствие. Она и к врачу-то пошла не потому, что плохо себя чувствовала, а посмотрев пугающую передачу по телику про рак груди – мол, надо всем старше тридцати раз в год проходить обследование.

Вот прошла на свою голову.

Сначала вообще жить не хотелось, недаром ее первым делом направили к психологу, такая единица тоже в их городке была, одна на все его население. Анжелика Викторовна, уже немолодая дама, долго успокаивала Женьку, даже пилюли ей выписала специальные, которые без треугольной печати ни в одной аптеке не получить.

Хотя положительный результат случился по причинам, вовсе не зависящим от хитрых пилюль.

Причин было две.

Первая – опытная докторица отвела ее в кабинет медстатистики и дала посмотреть, сколько «первичных раков» обнаружили за год только в их маленьком районе, куда входил городишко с заводом да два десятка полупустых деревень. Получалось, что беда Женьки по меньшей мере неоригинальна. Это не то чтобы утешало, но каким-то непонятным образом успокаивало. По крайней мере, не оставалось ощущения какой-то безмерной обиды, что у всех все хорошо, а у нее одной – бездна вместо завтра.

Не у одной.

Второе «лекарство» она получила дома и сразу в большом количестве.

Дело в том, что дома все так же хотели есть, как и до ее похода в поликлинику и сдачи анализов. За Лешкой так же надо было следить: гемофилия – это как мина замедленного действия, взорваться может в любой момент. А Машка так же какалась то в штаны, то в памперсы, так же постоянно требовала маминого внимания и так же взрывалась ревом, если его немедленно не получала.

К тому же никто не снял с Грековой забот по палаткам и новому магазину. Короче, как всегда, к ночи уматывалась так, что падала в койку и мгновенно засыпала.

Плохо было по утрам, и то не сразу.

Просыпалась, как всегда, в отличном настроении. И, как всегда, начинала строить планы – и близкие, на день, и дальние, с прицелом. Вот тут-то и вспоминалось…

Если Лешка уже был в школе, а Машка спала, то ревела – без звука, чтобы не напугать ребенка, но до стонов, до спазмов, боясь и яростно не желая расставаться с такой вовсе не надоевшей ей жизнью. А если дети были рядом, то просто молча терпела, пока работа вновь не брала ее в свой ежеминутный водоворот: ведь теперь, кроме обычных дел, добавилась возня по «консервации» бизнеса и продаже всего, чего можно.

Когда анализы были получены и направление выдано на руки, Женька позвонила Грекову, взяла детей и поехала в столицу.

Она вышла из автобуса (деньги экономила, считая их уже не вполне своими) далеко за городской чертой, хотя больница по статусу являлась московской.

Воздух здесь был чистый, птицы кричали весело, радовались подходящему деньку – морозному, но ясному, солнечному.

Остановка была конечной, вышли все, человек двадцать. Женька пыталась распознать, кто из них болен, кто приехал навещать больных близких, а кто – о, счастливчики! – прикатил к больным неблизким или даже просто на работу, ведь здесь явно туча людей работала.

Угадать не получилось. Ошибки были просто радикальными.

Самый хмурый, более всего претендовавший на роль неизлечимо больного, оказался успешным продавцом медоборудования – это Грекова уже потом узнала, подружившись с разным больничным персоналом.

А веселая молодая девица, идеально смотревшаяся в роли разбитной медсестрички, как выяснилось, имела вместо ноги протез и сейчас ложилась на очередную – четвертую или пятую по счету – операцию, с ней Женька тоже потом познакомилась.