Рубеж

Больше!

Края ровные, черным стеклом блестят, на дне… Вэй, и смотреть не хочу!

– А ведь и вправду, панове, рвануло! Рвануло – аж камень запекся!

– Да врешь ты, Дмитро! Такое лишь Сатане клятому под силу!

– Цыть, дурни, доболтаетесь! А ну, хлопцы, в обход! Да по сторонам глядите. Не ровен час!..

А я смотрел в черный зев пасти Шеоловой, стеклянным блеском блиставший, и иной блеск вспоминал. Вспоминал, да в который раз себя дурнем величал. Как же, Юдка-шлемазл, забыть такое мог!

«Смотри, консул! Дальше ни ты, ни я не властны… Будет наша смена – проскочите без потерь. Или для вида придерутся… Ой, продала дивчина сердце, та й купила черкасу седельце… Пан или пропал. Держи, консул…»

Держи, консул!

Держи!

Дурень я, дурень!

• Ой, продала дивчина сердце,
• Та й купила черкасу седельце!
• Седельце за сердце купила —
• Она его верно любила!

И еще один вопросик. Маленький такой – вдогон! Или яблоко от яблони далеко падает?

* * *

Уже и соскучиться успел. Уже и в седле вертеться начал. И когда клешня четырехпалая вновь на плечо легла, не выдержал – расхохотался.

– Чего смеешься, жиду? Или палю вспомнил? Эх, будь я на месте пана сотника!..

– То я знаю доброту вашу, пан есаул! Да только после вас.

Огрызнулся, не думая. Все на руку химерную смотрел. Явился! Ну-ка, с чего начнешь, пан морок?

– Мы можем договориться, Иегуда бен-Иосиф!

Ого! Сперва пугает, после – сделку сулит. Ну точно допросчик из приказа разбойного, что в Москве-городе меня на дыбу поднимал…

…Земля ему пухом – и кол осиновый. Стоеросовый.

– Тебе лучше ответить, Иегуда бен-Иосиф!

Вэй, помню я свое имя, помню! А ответить? Отчего бы и нет? Эх, в таком деле перво-наперво нельзя пытаемому времени давать! А то опомнится…

…Как я тогда в Москве, к примеру.

Да, рано пташечка запела!..

Ну-ка, ну-ка!

Хоть и серый был день, а вместо неба – туман сизый, все же засветилось, заиграло золото. Славный медальон, добрые руки делали.

Не иначе, жидовские (вэй, смири гордыню, Юдка!).

А вот и пчелка! Еще краше, еще фигурней. Дуну – и улетит!

– Не смей! Не смей! Именем Святого, благословен Он, прошу тебя!

…как бы кошечка не съела!

Едем!

И снова затируха. Всего по нескольку ложек на брата.

Ну и на этом спасибо!

И цимесом показалась мне пресная соломаха – даже ложку облизал. А паны-молодцы, черкасы гетьманские, явно приуныли. Кажись, и горелка на исходе!

– Так чего, хлопцы? Доведется конину жрать! Слышь, Нечитайло, давай с твоего серого начнем!

– Тьфу! Да я лучше жида клятого съем!

А что же вы думали, глупые гои? Легко ли вокруг Света Мирового ехать? Да только не сожрете вы меня – подавитесь!

– Эх, вареников бы сейчас! Да со сметаной!

– Цыть! Балачки о жратве запрещаю! Чтоб не про вареники, ни про галушки, ни про борщ, ни про бок бараний с чесноком и с подливкою, прожаренный да пропеченный, с корочкой… Фу ты, прости Господи! Лучше про девок языки чешите!

– Да какие после соломахи девки, пан сотник!

А я все на плечо глядел. Но нет, сгинула клешня. Спрятался морок! А ведь тут он, близко, чую!

Да и чуять нечего. Вот она, цацка золотая, с пчелкой дивной. Эх, пан Панько, удружил! И за что? Или я твоему Ковену на дороге встал? Или не в Ковене дело?

– Эй, морок! Чего пропал?

Хоть и ждал, да все же дрогнуло сердце. Вот он! Длинный, темный, рукастый, узкие глаза нездешним огнем горят.

…И пальцы! На одной руке – четыре, на другой… Шесть на другой!

Вэй, яблочко-то от яблони!..

– Что тебе от меня надо, Иегуда бен-Иосиф?

– Что?! – восхитился я (шепотом, шепотом!). – Сначала ты, нежить, тревожишь почтенного человека, грозишь даже, а потом еще удивляешься! Вэй, что за мир? Даже у призраков не осталось совести!

– Я проиграл, – печально проговорил морок.

– А мне что за дело? – возмутился я. – Или это повод приставать к бедному жиду?! Да клянусь Именем Ав, чье число семьдесят два, и именем Саг!..

Грустный смешок. Я осекся. Во-первых, нечего зря клясться, а во-вторых…

– Мне так уже ответил один Заклятый. Только без имени Ав. Он был не столь учен, как ты, бен-Иосиф!

– Эй, Юдка! Чего не отвечаешь, пархатый жид?

Ага, панове черкасы! Эх, спугнули!

– До пана сотника, живо! А не то я тебя, курвий сын, канчуком!

– А ты попробуй, хазер! – предложил я, взглянув прямо в его наглые глаза.

Дернулась рука, за шаблю хватаясь, дернулась, опустилась.

– Потом поговорим, – прошептал я в никуда. – Как заснут все. Не уходи!