Приют героев

– Возьмите ее.

Рене произнес это так, словно расставался с возлюбленной.

– Хотя бы на ночь. У вас она будет в большей сохранности. И потом… Я не хочу сегодня видеть сны.

– Польщен вашим доверием, молодой человек, – барон не удержался, позволив себе чуть больше язвительности, чем следовало бы. – Но я бы посоветовал вам просто снять медальон и положить рядом, на табурет.

– Возьмите, прошу вас!

«В конце концов, не такой уж кошмар мне снился, – вздохнул фон Шмуц. – Разве что в конце. С определенной точки зрения, это даже интересно…»

Увы, аргументы не отличались убедительностью.

– Хорошо, я возьму. Утром верну.

– Храни вас Ползучая Благодать!

– Вам вредно нервничать, молодой человек. Ложитесь лучше спать. У всех нас выдался тяжелый день. Хвала Вечному Страннику, он закончился, и не так плохо, как мог бы. Доброй ночи.

Забрав свечу, барон оставил Черного Аспида наедине со здоровым сном.

SPATIUM XX

ТАЙНА, УПАВШАЯ С БАЛКОНА

или

ВОСПОМИНАНИЯ ЭФРАИМА КЛОФЕЛИНГА

Когда-то, давным-давно, Эфраиму Клофелингу исполнилось тринадцать лет.

Сейчас в это трудно поверить. Но лопоухий, нескладный, тощий, несмотря на все усилия мамы, бабушки и доброй поварихи Тильды, подросток, любимый сын духовника Бруно, тоже не дал бы веры россказням о дряхлом гроссмейстере-некроманте. Фантазии языкатых врунов-трубадуров: вот как иногда выглядит жизнь человеческая, если смотреть не снаружи, а изнутри, как узник из темницы или птенец из яйца. Между двумя ипостасями – застенчивым юнцом и общительным старцем – раскинулась пропасть; но именно в тринадцатый день рождения возникла первая трещина, первый разлом грядущей бездны.

Впрочем, изредка, глядя из окна на озеро Титикурамба и видя за озером зловещие башни Чуриха, Эфраим мечтал, как однажды, могучий и победоносный, во всеоружии магии, он завоюет гнездо ужасных некротов и превратит его в истинную колыбель Высокой Науки, творящей чудеса во имя жизни на земле.

У судьбы есть чувство юмора.

Сбегая по лестнице Цитадели, прыгая через ступеньку и еле удерживаясь от страстного желания съехать вниз по перилам, – что, конечно, недостойно взрослого человека! – Эфраим размышлял о тайне. О тайне сокровенной, ответственной и, вне сомнений, исключительной. Пожалуй, у каждого в столь важном возрасте есть тайна. Он догадывался об этом, но ни капельки не огорчался. Далеко не каждый владеет секретами сильных мира сего, совсем не каждого приветствует милостивым подзатыльником его высочество, пятый герцог д'Эстремьер, – и уж точно не каждому ласково улыбается Хендрик Високосный, чей взлёт родил сплетен больше, нежели подвиги Нихона Седовласца.

Тайна пряталась за частоколом сплетен, лукаво подмигивая глупцам в щель.

Кроме тайны, Эфраима очень заботили капризы Янци, внучки поварихи Тильды. Доведись ему сравнивать владение тайной с Янциной симпатией, выбирая, и будущий гроссмейстер затруднился бы отдать предпочтение чему-то одному. Поведать тайну поварихиной дочке означало снискать расположение пышечки-душечки, как звал девицу папа Бруно, посмеиваясь над увлечением сына. Папа знал толк в пышечках; знание прелестного предмета в семье Клофелингов было наследственным, как духовиденье. В тринадцать лет такой куш, как Янця, выглядит очень заманчиво. Но ублажить предмет воздыханий можно и более простым способом – например, подарив цепочку с золотым хомолюпусом. А тайна, раскрытая единожды, мигом теряет ценность, как скромная девица – невинность.

Сын Бруно был рассудителен не по годам.

Увлечен размышлениями и разогнавшись сверх меры, он налетел в дверях, ведущих во двор замка, на расфуфыренного, будто павлин, коротышку – этот дворянин вчера прискакал на рассвете по личному приглашению герцога. Несмотря на малый рост, гость крепко стоял на ногах. Юному волшебнику показалось, что он врезался в стену крепости. Вдобавок Эфраим разбил нижнюю губу о твердый, глянцево блестящий лоб гостя. Губа напухла, грозя в скором времени стать поджаристой оладьей.

– Извините, сударь, – с трудом выговорил Эфраим.

– Извините, ваша светлость, – строго поправил коротышка, но на самом дне его льдистых, блекло-голубых глазок пряталась незлая усмешка.

– Извините, ваша светлость, – послушно согласился Эфраим.

Он вспомнил имя и титул дворянина: папа говорил с Карлом Беркадором, советником его высочества, о приезде Огюста, барона фон Шмуца, человека сурового, с принципами, но верного и щепетильного. Еще папа говорил, что для герцога очень правильно заручиться содействием барона в нынешнем щекотливом деле. Про само дело Эфраим ничего не узнал, потому что был изгнан из отцовских покоев. Тоже мне, заговорщики! Нас хоть огнем пытай, хоть допросными чарами, мы никому ни слова, ни словечка…