Там, где в дымке холмы

– Итак, Дзиро, завтра я от вас уезжаю.

Дзиро вскинул на него глаза:

– Ты уезжаешь? О, какая жалость. Но надеюсь, тебе у нас понравилось.

– Да, я хорошо отдохнул. Собственно, пробыл у вас гораздо дольше, чем предполагал.

– Ты у нас желанный гость, отец, – продолжал Дзиро. – Торопиться незачем, уверяю тебя.

– Спасибо, но мне пора восвояси. Дел у меня почти не осталось.

– Пожалуйста, приезжай к нам снова, когда тебе будет удобно.

– Отец, – вставила я, – вы должны приехать посмотреть на малыша, когда он появится.

Огата-сан улыбнулся:

– Быть может, на Новый год. Раньше, Эцуко, я вряд ли стану тебя беспокоить. Тебе и без меня хватит хлопот.

– Жаль, что именно сейчас я был занят по горло, – сказал муж. – В следующий раз, наверное, будет полегче и мы найдем больше времени для того, чтобы поговорить.

– Ничего, Дзиро, не огорчайся. Для меня самое радостное – видеть, как ты всего себя отдаешь работе.

– Теперь, когда вопрос с этой сделкой решен окончательно, я буду посвободней. Досадно, что тебе приходится уезжать именно сейчас. А я было собирался взять денька два выходных. Но, наверное, ничего не поделаешь.

– Отец, – вмешалась я, – если Дзиро будет несколько дней свободен, нельзя ли вам остаться еще на недельку?

Дзиро прекратил жевать, но головы не поднял.

– Заманчиво, – отозвался Огата-сан, – но, думаю, мне и вправду пора в дорогу.

– Жаль, – проговорил Дзиро, кладя в рот кусок.

– Да, необходимо докончить с верандой до приезда Кикуко с мужем. Они непременно захотят навестить меня осенью.

Дзиро не ответил, и некоторое время мы ужинали молча. Потом Огата-сан произнес:

– А кроме того, я не в состоянии тут сидеть и весь день думать о шахматах. – Он как-то странно усмехнулся.

Дзиро кивнул, но ничего не сказал. Огата-сан снова рассмеялся, и мы продолжили ужин в молчании.

– Ты теперь пьешь саке, отец? – вдруг спросил Дзиро.

– Саке? Иногда, капельку. Не очень часто.

– Поскольку это наш последний совместный вечер, может быть, выпьем немного саке?

Огата-сан, казалось, с минуту раздумывал – и наконец с улыбкой сказал:

– К чему суматоха вокруг такого старика, как я? Но за твое блестящее будущее я вместе с вами выпью.

Дзиро кивнул мне, и я достала из буфета бутылку и две чашки.

– Я всегда знал, что ты далеко пойдешь, – говорил Огата-сан. – Ты всегда многое обещал.

– Из того, что произошло сегодня, вовсе не следует, что повышение мне гарантировано. Но, полагаю, мои усилия вреда не нанесли.

– Ну да, конечно. Сомневаюсь, что ты себе сегодня очень уж повредил.

Оба молча следили, как я разливаю саке. Затем Огата-сан положил палочки и поднял свою чашку:

– За твоё будущее, Дзиро.

Муж, все еще с набитым ртом, тоже поднял чашку:

– И за твоё, отец.

На память, насколько я понимаю, полагаться нельзя: нередко на нее заметно воздействует обстановка, окружающая того, кто вспоминает; это, несомненно, касается и кое-каких моих воспоминаний, здесь собранных. Заманчиво, к примеру, убедить себя в том, что я испытывала в тот день некое предчувствие, что тягостный образ, возникший в моем представлении, разительно отличался, будучи гораздо более живым и ярким, от бессчетных фантазий, витающих в воображении в долгие часы бездействия.

Скорее всего, ничего особо примечательного в этом не было. Несчастье с маленькой девочкой, которую нашли висящей на дереве, потрясло округу куда сильнее прежних расправ с детьми, и в то лето наверняка не меня одну одолевали подобные тревоги.

В поздний полуденный час, день или два спустя после нашей прогулки на Инасу, я занималась у себя дома мелкими хозяйственными делами и случайно выглянула в окно. Почва на пустыре, должно быть, основательно затвердела: по сравнению с тем разом, когда я впервые увидела большую американскую машину, теперь она двигалась по неровной поверхности без особого труда. Она постепенно приближалась, потом въехала на бетонированную площадку под моими окнами. Блики на ветровом стекле мешали мне разглядеть, кто сидел внутри, но впечатление было такое, что водитель там не один. Автомобиль проехал по жилому кварталу и скрылся из виду.

Вероятно, это случилось именно в тот момент, когда я в какой-то растерянности смотрела из окна на домик. Без малейшего на то повода страшный образ вторгся в мои мысли, и я отошла от окна в расстроенных чувствах. Я снова занялась домашней работой, пытаясь изгнать из воображения эту картину, но не сразу сумела от нее избавиться, прежде чем обратила внимание на вновь появившуюся просторную белую машину.