Там, где в дымке холмы

На миг мне совершенно отчетливо почудился тихий шорох, донесшийся из ее комнаты, ясно различимый на фоне птичьего пения. Я постояла, прислушиваясь, потом шагнула к двери. Снова что-то зашумело, и я догадалась, что это из кухни внизу. Я еще немного подождала на площадке, затем спустилась по лестнице.

Выходившая из кухни Ники при виде меня вздрогнула:

– Ох, мама, как ты меня испугала.

В полусумраке прихожей смутно вырисовывалась ее тонкая фигура в светлом халате: обеими руками она держала чашку.

– Извини, Ники. Я подумала – вдруг это не ты, а ночной грабитель.

Дочь шумно перевела дыхание, она все еще не успокоилась.

– Плохо спала. Решила сварить себе кофе.

– Который теперь час?

– Наверно, около пяти.

Ники прошла в гостиную, оставив меня у основания лестницы. Прежде чем к ней присоединиться, я направилась в кухню за чашкой кофе. В гостиной Ники раздернула шторы и уселась верхом на стул с жесткой спинкой, рассеянно глядя в сад. Из окна на ее лицо падал сероватый свет.

– Дождь снова пойдет, как ты думаешь? – спросила я.

Ники, не отводя глаз от окна, пожала плечами. Я села возле камина и стала за ней наблюдать.

– Плохо спится. Постоянно снятся дурные сны.

– Ники, это меня беспокоит. В твоем возрасте проблем со сном быть не должно.

Ники не ответила и продолжала смотреть в сад.

– А что за дурные сны тебе снятся?

– Да так, дурные – и все.

– О чем, Ники?

– Просто дурные сны, – бросила она с неожиданным раздражением. – Какая разница о чем?

Мы помолчали.

– Я думаю, папа должен был бы о ней побольше заботиться, разве нет? – произнесла Ники, не оборачиваясь. – Он ее почти не замечал. Это было несправедливо.

Я выждала, не добавит ли она еще что-то, потом сказала:

– Что ж, это вполне понятно. Ведь он не был ей настоящим отцом.

– Но все равно это было несправедливо.

За окнами, как я заметила, уже почти рассвело. Где-то у самого окна распевала одинокая птичка.

– Твой отец бывал временами идеалистом. Знаешь, тогда он действительно верил, что здесь мы сможем устроить ей счастливую жизнь.

Ники пожала плечами. Я, глядя на нее, продолжила:

– Но, видишь ли, Ники, я всегда это знала. Я знала заранее, что здесь она не будет счастлива. Но все-таки решила ее сюда привезти.

Мои слова, кажется, заставили дочь призадуматься.

– Не говори глупости, – обернулась она ко мне, – откуда ты могла знать? Ты сделала для нее все, что могла. Тебя винить следует меньше всего.

Я не отозвалась. Лицо Ники без косметики выглядело совсем юным.

– Так или иначе, – сказала она, – иногда приходится брать риск на себя. Ты поступила совершенно правильно. Но нельзя смотреть на то, как жизнь тратится попусту.

Я отставила чашку кофе в сторону и устремила взгляд мимо Ники, в сад. Признаков дождя не было видно, и небо казалось яснее, чем в предыдущие утра.

– Было бы ужасно глупо, – продолжала Ники, – если бы ты пустила все на самотек и просто осталась там, где была. Ты, по крайней мере, сделала усилие.

– Пусть будет по-твоему. Давай больше не будем это обсуждать.

– Глупо, когда люди тратят свои жизни попусту.

– Давай больше не будем это обсуждать, – повторила я тверже. – Нет смысла перебирать все это заново.

Дочь снова отвернулась. Мы еще немного поговорили, потом я поднялась с места и подошла поближе к окну.

– Сегодня утро гораздо, лучше, – сказала я. – Может, и солнце покажется. Если да, Ники, то давай прогуляемся. Это принесет нам большую пользу.

– Наверное, – пробормотала она.

Когда я выходила из гостиной, дочь все еще сидела на стуле верхом, подперев рукой подбородок, и рассеянно глядела в сад.

Когда зазвонил телефон, мы с Ники в кухне доканчивали завтрак. В последние дни ей звонили так часто, что пойти и взять трубку первой должна была, естественно, она. Пока Ники отсутствовала, ее кофе остыл.

– Снова твои друзья? – спросила я.

Ники кивнула и пошла включить чайник.

– Знаешь, мама, – сказала она, – мне придется уехать сегодня. Это ничего?

Одну руку она держала на ручке чайника, другую положила себе на бедро.

– Конечно, ничего. Как хорошо, Ники, было побыть с тобой.

– Я скоро опять приеду тебя навестить. Но мне и в самом деле нужно вернуться.

– Извиняться незачем. Очень важно, что ты живешь теперь собственной жизнью.