Куколка

Ну их в черную дыру…

Это было легче сказать, чем сделать. Басы расходились в разные стороны под всевозможными углами, пересекались друг с другом, связывая пучки в чудовищных, невообразимых сочетаниях. Фактически они образовывали комплекс дополнительных пучков, чье назначение оставалось загадкой. Миновать их, корректируя обычную моторику, было крайне сложно. Так, тянем, ослабляем, правим; движения замедляются…

Давай, баклажан!

Гораздо медленнее, чем раньше, но «овощ» все равно повторял треклятую комбинацию: присел, схватил, бросил… Нет, не годится! Надо сбить его с ритма, вытолкнуть из колеи; сломать рисунок движения. Лючано начал косвенную коррекцию: чтобы Пульчинелло, приседая на бросок, потерял равновесие и упал. Ничего не получилось. Как хорошо раскрученный волчок, «овощ» обрел устойчивость; он наворачивал оборот за оборотом, не желая заваливаться набок.

На миг отпустив нити, Тарталья перевел дух. Движения Пульчинелло начали вновь ускоряться. Проклятье! Неужели все насмарку?! Позвать ланисту? Пусть вкатят идиоту дозу снотворного, заряд из парализатора, наденут смирительную рубашку, спеленают стасис-полем…

«Нет, дружок. Ты уж будь добр – сам. Зря я, что ли, тратил время на такого болвана?»

«Думаешь, поможет? А, Гишер?»

«Ученику бокора помогло, – пожал плечами старик-экзекутор. – Королева Боль милосердна. В конце концов, что ты теряешь?»

Один из двух альтер-эго Тартальи не ошибался. Голова наполнялась болью, как шприц эвтанатора – ядом. Если он сейчас же не разорвет контакт… Но яд иногда служит лекарством. Вновь ухватив пучок моторика, Лючано замедлил, как мог, «бой с тенью», который вел Пульчинелло. И едва движения подопечного обрели текучесть кипящей смолы, боль хлынула наружу, извергаясь в «овоща».

Нити-струны вспыхнули ярче сверхновой.

К дальнейшему Лючано оказался совершенно не готов. Он дернулся, уверенный, что сейчас его накроет, как вчера. Но басовый рокот оборвался. «Струны» начали тускнеть и съеживаться, уползая в темную глубину. Там расцветали, быстро увядая и сливаясь с окружающим мраком, «тюльпаны» – похожие на те, что возникают в разрывах континуума, когда звездолет после РПТ-маневра выходит из гипера.

У Пульчинелло «тюльпаны» гасли намного быстрее. Да и выглядели они естественней своих космических родственников. Мерцающие нити по большей части исчезали вместе с «тюльпанами», но некоторые оставались – лишившись ворса, они делались тонкими и блестящими.

Пульчинелло прекратил «бой». Словно потайная дверца, выпустившая наружу неистового бойца, наконец захлопнулась, лязгнув засовами. «Овощ» стал прежним. Он стоял, опустив руки, и глядел на кормильца пустыми глазами.

– Дилафруз, – тихо сказал Пульчинелло. – Остовар, вехд-марзбан. Азастор…

После чего сел на койку и умолк.

– Что? Что ты сказал?!

«Овощ» не ответил.

«Малыш! Он говорил с тобой, малыш!»

«Да, маэстро. Он говорил. Только не со мной. И по-вехденски.»

Лючано узнал два слова. Он слышал их от Фаруда Сагзи, работая экзекутором в Мей-Гиле. Что значит «марзбан», он забыл. Что-то, связанное с границами государства. А вот что такое «азастор» – помнил хорошо.

Опасность.

IV

«Requies curarum» пустовал. За стойкой бармен протирал бокалы, внимательно пялясь в визор. Изображение фокусировалось над музыкальным автоматом. Общий звук бармен, заткнув левое ухо акустик-«пробкой», свел к нулю, не желая тревожить гипотетических посетителей.

По каналу для помпилианцев крутили какие-то «бои без правил». Двое бандюг с увлечением мутузили друг дружку. Лючано втайне порадовался, что ничего не слышит. Вопли и рычание – самое то, чего нам сейчас не хватает…

– Доброе утро! – ранняя пташка привела бармена в восторг. – Присаживайтесь!

Кивнув в ответ, Лючано оккупировал столик поближе к выходу. Если придется уносить ноги, так чтоб недалеко. Он опомниться не успел, как бармен возник рядом, держа в руке кружку с шапкой белой пены.

– «Колосок»! Я помню ваши вкусы!

– Спасибо. Если честно, я не планировал заказывать пиво…

– За счет заведения! – обиделся бармен. – От меня лично!

Он тут же сменил гнев на милость:

– Вы не торопитесь. Отдохните, обдумайте заказ. А пиво обождет. Вдруг душа востребует? Я здесь не первый день, знаю, что ваши по утрам спрашивают…

Оставив кружку на столе, он вернулся за стойку. Недоумевая, с чего бы это бармену так нежно любить причину недавнего погрома, Тарталья отхлебнул глоток – и опомниться не успел, как кружка опустела наполовину. Пиво шло, будто с жесточайшего похмелья. С трудом оторвавшись от ядреного, с горчинкой «Колоска», он встал, желая развернуть стул спиной к визору. И окаменел, прикипев взглядом к изображению, словно решил посостязаться в этом деле с приветливым барменом.