Цыганка (сборник)

– Вот... – сказал директор жене, тоже многообъемной, полнолицей, с таким же круглым кугелем на макушке, отчего ее голова была похожа на игрушку «Ванька-встанька» – она и качала все время этим сооружением, и склоняла к плечу тяжелый шар головы. – Вот, артиста привел... накормить. Некуда девать парня...

– Витя... а где ж его покласть? – озабоченно, после беглого «дрась», спросила супруга.

– В спортзале переночует, на матах, – ответил тот. – Ничего, молодой... спортивный.

Когда все уселись за стол, Миша незаметно оглядел семейство.

«Ванька-встанька» сидела рядом с мужем. Грузная старуха с лицом, изгвазданным какими-то бурыми рубцами, – теща или свекровь – сидела напротив, наблюдала за мальчишками-близнецами лет восьми, тоже толстыми, круглолицыми. По правую руку от матери сидела старшая дочь, заслоненная от Миши могучим брюхом отца...

К столу успели вовремя: минут через пять в телевизоре пробили куранты, отец семейства налил себе и Мише водки, сказал:

– Ну, с Новым счастьем! – и выпил. Жена отозвалась:

– Здоровья, здоровья, главное!

– Нина, язык ты недосолила, – встряла старуха.

– Мама, а в праздник, единственный в году – можно мне без этого надзора?! – как-то сразу громко, с ненавистью крикнула толстая. И муж рыкнул на нее, протянув руку за соленым огурцом.

– Ты чего сидишь засватанным? – буркнул он Мише. – Давай, отоваривайся...

– Если недосолила, так я и скажу просто: недосолила, – невозмутимо отозвалась старуха. Свекруха, ненавистница, подумал Миша...

Более странной встречи Нового года у него в жизни не бывало.

Эта тяжелая, угрюмая – под стать своему хозяину – семья вела неутихающую междоусобицу по всем фронтам. Старуха оказалась вовсе не свекровью, а тещей, и ухитрялась одновременно накручивать и дочь, и зятя, хотя возбудить этого носорога на военные действия, да еще с каждой новой рюмкой – для этого требовалась какая-то изощренная сила бытовой ненависти. Несколько раз хозяин наливался багровым соком и, глядя исподлобья на старуху, рычал что-нибудь вроде: «Мамаша... или вы сейчас стихнете со своей кулебякой, или я эту кулебяку вам сейчас...» – И тогда уже супруга вступалась за ядовитую бабку. Дети, видимо, были привычными к такому градусу жизни. Мальчишки уминали за обе щеки, смотрели телевизор, и лишь когда очередная звуковая волна разборок перекрывала голоса ведущих «Голубого огонька», наперебой кричали:

– Тихо, ну тихо, папа!.. Бабуль, молчи! Часа через полтора хозяин тяжело поднялся из-за стола, налил на посошок водки себе и Мише, заставил выпить и сказал:

– Сыт-пьян? Ну, чтоб не говорил, что бросили замерзать в лесу... Пошли, отведу тебя на боковую... Утром Людмила придет, выдаст денег...

– Вы хоть подушку возьмите... – сердобольно добавила «Ванька-встанька» и качнула верхним шаром в сторону дивана. – И плед...

– Ничего, спасибо, я курткой накроюсь, – сказал Миша. – Не беспокойтесь.

Но она все же запихнула ему подмышку плед и сунула в руки думку...

– И палочка вот тут ваша. – Идиотский посох сопровождал его сегодня повсюду.

Вдруг кто-то спросил из-под локтя:

– А это вы играли Д’Артаньяна?

Он обернулся.

На него яркими янтарными глазами смотрела рыженькая, конопатая, лет четырнадцати... Нет, не в этом дело... Нежная солнечная крупка осыпала всю ее кожу; волосы того же оттенка, но плотнее тоном, падали на лоб, и глаза – все та же гамма светлого меда, янтаря, теплой канифоли... К тому же, хрупкая фигурка, озаренная золотистыми оттенками ее природных тонов, была еще и одета в рыжие брючки и желтый свитер. Ну надо же, подумал Миша, какое светлое дитя соорудили трое этих бегемотов... Не приемная ли?

– Да-да, – сказал он, топчась в коридоре, держа в нетрезвых объятьях плед и думку, – И Д’Артаньяна, и Маугли... и Бумбараша...

Девочка глядела на него влюбленно и зачарованно.

– Ну пошли, – буркнул папаша, выходя на лестницу. Миша оглянулся, помахал ей – мол, извини, видишь, утаскивают меня, – еще раз отметив это сияние золотой парчи, которое от нее исходило... И вышел.

Снова они шли гуськом, но в обратном направлении и медленнее. Директор шагал основательно, грузно, подсвечивая себе фонариком и то и дело шумно и сокрушенно отрыгивая. Миша на воздухе словно бы очнулся, огляделся... ему все нравилось: хрустящий под ботинками снег, резкий щипастый воздух, рвущий ноздри, деревья в снежных окладах... А сейчас заснуть, закинуть за спину весь этот странный вечер, забыть...