Изгнанная из рая

— Хватит валять дурака, Габи! Мне нужны эти деньги!..

Но по глазам Габриэлы Стив уже понял, что ничего от нее не добьется. Да и времени оставалось совсем мало — вот-вот должны были вернуться постояльцы, а он все еще не получил этих денег. Своих денег!.. Они принадлежали ему, потому что он заслуживал их больше, чем она.

Не тратя слов даром, Стив обхватил Габриэлу обеими руками за шею и затряс так, что у нее залязгали зубы, но она не пыталась сопротивляться и даже не вскрикнула. Как и всегда, она просто позволяла ему делать с собой все, что угодно, и это привело Стива в еще большее бешенство.

— Чертова шлюха, я тебя убью! — взвизгнул он. — Ты что, не понимаешь!?

Но она не понимала и даже, похоже, не слышала его. Габриэла снова стала маленькой девочкой, которая настолько привыкла к побоям, что уже не ждет, когда они наконец кончатся. Как и всегда в подобных случаях, она ушла мыслями в такие бездонные глубины, куда Стив не мог дотянуться. Но как бы сильно ни хотелось ему открутить Габриэле ее тупую белокурую башку, ему не нужен был труп. Ему нужны были деньги, и он хотел их получить любой ценой.

— Я тебя ненавижу, — неожиданно произнесла Габриэла. Эти слова были обращены не только к Стиву, но и ко всем остальным, кто преследовал и предавал ее. — Ненавижу! — повторила она отчетливо и ясно, и Стив наотмашь ударил ее по лицу.

Габриэла пошатнулась, но не столько от удара, сколько от нахлынувших на нее страшных воспоминаний. О, как знакомо было ей это ощущение, этот звук, эта боль! Не в силах совладать с собой, она попятилась и, потеряв равновесие, упала навзничь, ударившись затылком о тумбу письменного стола. Но не успела она коснуться пола, как Стив схватил ее за руку и, рывком подняв, нанес ей еще один сокрушительный удар кулаком. Удар пришелся по уху, но Габриэла услышала только глухой и далекий звук, словно от упавшего на асфальт мешка с песком. Этим ухом она давно почти ничего не слышала. После побоев, пережитых ею в детстве, казалось, Стив ничего уже не мог ей сделать.

Он вообще ничего не мог, ибо не было такой боли, какой Габриэла не испытала. Стив выбивался из сил, нанося ей удар за ударом, но все это были сущие пустяки по сравнению с непрекращающимся кошмаром, в котором Габриэла жила целых десять лет. Напрасно он швырял ее на пол, пинал ногами и бил головою об пол — Габриэла продолжала считать, что он к ней даже не прикоснулся. Она видела, как шевелятся его губы, но не слышала и не понимала, что он все еще говорит, и лишь догадывалась, что он требует от нее деньги.

Потом Стив и вовсе потерял над собой контроль и только свирепо рычал, словно шакал, треплющий беспомощную птицу с поврежденным крылом. И действительно, в эти мгновения ослепляющей ярости Габриэла перестала быть для него человеком; Стив видел в ней лишь мерзкую тварь, которую надо растоптать, раздавить, уничтожить, ибо она преграждала ему путь к сокровищу, о котором он мечтал и которое должно было по праву принадлежать ему.

Но все его старания были тщетны. Габриэла отказывалась подчиниться ему, и никакая сила не могла заставить ее сдаться. Она даже не кричала и не стонала. Не вскрикнула она и тогда, когда Стив в очередной раз швырнул ее о стену и раздался такой знакомый звук треснувшей кости. Ей было все равно. Она знала, что, даже если Стив переломает ей одну за другой все кости, хуже ей уже не будет. Сама жизнь, которую он хотел у нее отнять, ничего больше не значила для Габриэлы. По сравнению со всеми разочарованиями, которые она пережила, по сравнению со всеми потерями, со всей ложью и всеми страданиями эта последняя потеря была пустяком.

Наконец, после очередного удара, пришедшегося в переносицу, Габриэла увидела перед собой ослепительно яркий свет и упала на пол. Стив продолжал избивать ее ногами, кричать, чтобы она позвонила в банк, чтобы она отдала ему деньги и что она — шлюха, что он никогда не любил ее. Эти слова, которые когда-то могли заставить ее страдать, не доходили до сознания Габриэлы. Глядя снизу вверх на его багровое от ярости лицо, она увидела сначала Джо, потом профессора, потом — свою мать. Джо говорил ей о своей несчастной любви; профессор пытался рассказать правду о Стиве, а мать… Она, как всегда, злобно кричала, что все это — ее вина, что Габриэла и в самом деле — дрянь, чудовище и что она заслужила каждый удар, которым награждал ее Стив.

Но теперь Габриэла знала правду! Она была ни в чем не виновата. Это Стив был грубым и жадным чудовищем, это он убил профессора и теперь убивал ее. И вдруг, почувствовав в себе силу, о существовании которой она прежде не подозревала, Габриэла поднялась с пола. Ее платье было в крови, лицо распухло, и теперь Стив не мог ни вести ее в банк, ни звонить в полицию. Ему оставалось только одно — забыть о деньгах и бежать, спасая свою шкуру. Но он уже не мог остановиться, смирившись с поражением. В последнем приступе бессильной ярости Стив бросился на нее и, схватив за горло, сжал с такой силой, что комната перед глазами Габриэлы закружилась. Но она не сдавалась, она продолжала стоять, держась за него, и впервые в жизни решилась ответить. Ногтями она впилась в его лицо и наносила ему слабые, неточные удары, которые, конечно, не могли ему повредить. Но это было не главное. Главное заключалось в том, что Габриэла перестала быть жертвой, раз и навсегда решив про себя, что больше никто и никогда не сможет унижать ее безнаказанно. И Стив, который пытался задушить ее совершенно всерьез и напрягал все свои немалые силы, вдруг увидел, что у него ничего не выходит. Габриэла отказывалась умирать только потому, что какой-то подонок решил выместить на ней собственные разочарования.