Зоя

— Моя девочка… моя девочка… — Ей подумалось вдруг, что это было наказанием за то, что она каждый вечер оставляла их одних. Сейчас она размышляла только о том, что было бы, приди она домой позже и… нет, лучше об этом не думать… Посреди всеобщей суматохи она сидела на тротуаре, крепко прижимая к себе детей, глядя на горящее здание, и они, все трое, плакали, глядя, как все, что у них было, сгорает в огне.

— Главное, что вы живы, — твердила она снова и снова, вспоминая ту ночь, когда ее мать погибла на Фонтанке в пламени пожара.

Пожарные трудились до рассвета, предупредив, что еще несколько дней нельзя будет входить в здание. Придется покамест найти другое место для жилья, прежде чем они смогут проникнуть внутрь и поискать среди развалин остатки имущества. Зоя вспомнила фотографии Клейтона… все те памятные безделушки, которые она так бережно хранила… фотографии ее родителей, бабушек и дедушек, царя… она вспомнила о царском пасхальном яйце, которое так берегла, чтобы на худой конец продать его, но сейчас ее это уже не волновало. Главное, что Николай и Саша уцелели.

И тут она вдруг вспомнила о Саве. Собачка, которую она привезла с собой из Санкт-Петербурга, наверняка погибла в огне.

— Я не мог вытащить ее, мама… она спряталась под диван, когда пришли пожарные, — всхлипнул Ники. — Я так хотел забрать ее, мама… но они меня не пустили…

— Шш… милый, не плачь…

Ее длинные рыжие волосы после схватки с пожарными рассыпались по плечам, льняное белое платье в цветочек порвалось; лицо ее было черным от пепла, а ночная рубашка Николая пахла дымом. Запах дыма стоял повсюду, и он никогда не пахнул так сладко и не значил так много для нее, как сейчас.

— Я так люблю тебя… Она была очень старая, Ники… шш, малыш, не плачь… — Саве было почти пятнадцать лет, она проделала с ними столь долгий путь, но сейчас Зоя могла думать только о детях.

Соседи из уцелевших домов взяли их к себе, и Зоя с двумя детьми спала на полу в гостиной на одеялах.

И сколько они ни мылись в ванной, волосы все равно пахли дымом, но каждый раз, когда Зоя видела обуглившийся остов здания, она понимала, как им, всем троим, повезло.

На следующий день она позвонила в варьете и сказала, что больше работать не будет, а вечером пошла получить последнюю зарплату. Пусть они лучше будут голодать, но больше она детей одних не оставит… никогда.

Денег должно было хватить лишь на то, чтобы купить кое-что из одежды и немного продуктов, но жить им было негде, некуда пойти. И с выражением полного бессилия она пошла искать Джимми, чтобы с ним попрощаться.

— Вы покидаете нас? — Негру было грустно, что она уходит, но он все понял, когда Зоя рассказала ему, что случилось.

— Я больше не могу так жить. Если бы что-то произошло… — А ведь это может случиться снова. Она не могла больше оставлять детей одних. Ей придется подыскать себе другое место, сказала она, и Джимми с ней согласился.

— Все равно вам было здесь не место, мэм. Вы никогда не принадлежали к этому обществу. — Он улыбнулся. Ее благородное происхождение проявлялось даже в манере двигаться, и, хотя Зоя никогда не рассказывала Джимми о своем прошлом, ему было больно видеть, как она дрыгает ногами вместе с остальными. — Подберите себе что-нибудь другое. Хорошую работу среди вашего круга. Эта работа не для вас. — Правда, она проработала здесь полтора года, и ей прилично платили.

— У вас нет семьи или друзей, к которым вы могли бы обратиться? — Она отрицательно покачала головой, думая, какое счастье, что у нее есть дети. — Вам некуда вернуться? Например, в Россию или куда-нибудь еще? — Она улыбнулась: как же мало он знал о том крахе, который их постиг.

— Я подумаю об этом, — сказала Зоя, не представляя, что она будет делать.

— Где вы сейчас живете?

— У соседей.

Джимми мог бы предложить ей пожить у него в Гарлеме, но понимал, что для нее это не вариант.

Люди ее круга, развлекавшиеся в «Коттон-клабе», ни за что не станут жить в Гарлеме со старым чернокожим пианистом из заштатного варьете.

— Хоть иногда давайте знать, как вы живете. Ладно?

Она наклонилась и поцеловала негра в щеку, и лицо его осветилось улыбкой. Она пошла получить причитавшиеся ей деньги, а когда уходила, он крепко пожал ей руку: она поступила правильно. И только поздно вечером Зоя обнаружила… пять хрустящих двадцатидолларовых купюр, которые Джимми сунул ей в сумочку, когда она ходила за зарплатой. В тот же день утром он выиграл эти деньги в карты и был рад, что может хоть чем-то Зое помочь. Она понимала, что дать ей деньги мог только он, и в первый момент решила, что надо бы вернуться в театр и отдать их ему, но потом передумала — деньги ей сейчас были очень нужны. Она написала Джимми записку, где благодарила его и обещала вернуть сто долларов при первой возможности. Сейчас ей надо было как можно скорее найти работу и жилье.