Законный брак

Но настоящие сложности возникают на грядках с помидорами и кукурузой. Помидоры и кукуруза – они как Западный берег реки Иордан, Тайвань или Кашмир: спорная территория. Мама сажает помидоры, папа подвязывает их, потом мама собирает урожай. И не спрашивайте меня, почему именно так, а не иначе! Таковы правила. (По крайней мере, такими они были прошлым летом. Ситуация с помидорами постоянно меняется.) А ведь есть еще и кукуруза. Папа сажает ее, мама собирает, но почему-то папа настаивает, чтобы после сборки урожая именно он укрывал кукурузу на зиму.

Вот так они и огородничают – вместе, но по отдельности.

И нет этому огороду ни конца, ни края, аминь.

Своеобразный мирный договор, заключенный моими родителями, заставляет вспомнить книгу моей подруги, психолога Деборы Луэпниц, опубликованную несколько лет назад. Она называется «Дикобразы Шопенгауэра». Главной метафорой, которую развивает Дебора, является посыл философа Артура Шопенгауэра, предшественника Фрейда, об основной дилемме современных человеческих отношений. Шопенгауэр считает, что в любовных отношениях люди напоминают дикобразов, оставшихся без укрытия в холодную зимнюю ночь. Чтобы не замерзнуть, они собираются в кучки. Но как только подбираются достаточно близко, чтобы согреть друг друга, иглы начинают колоться. Инстинктивно, чтобы избавиться от боли и раздражения, которые приносит излишняя близость, дикобразы расходятся. Но стоит им разойтись, как они снова замерзают. Холод заставляет их снова стремиться друг к другу, но лишь до того момента, как они не начинают колоть друг друга иголками. И тогда они снова разбегаются. И сбегаются. И так до бесконечности.

«Цикл повторяется, – пишет Дебора, – а они всё пытаются найти комфортную дистанцию, нечто среднее между близостью и замерзанием».

Разделяя и разграничивая влияние в таких важных вопросах, как деньги и дети, – но также и в менее значительных, на первых взгляд (свекла и голубика), – мои родители исполняют собственную версию танца дикобразов: сходятся и расходятся на смежной территории, ведут переговоры, подстраиваются и спустя много лет всё еще пытаются найти правильный баланс между независимостью и сотрудничеством – тонкое, неуловимое равновесие, которое каким-то образом будет способствовать процветанию их семейного сада. В процессе они часто идут на компромиссы, порой жертвуя драгоценными временем и силами, что могли бы потратить на что-то другое – на свои собственные дела, если бы другой человек не путался под ногами. И нам с Фелипе придется делать то же самое, когда дойдет до разграничения сфер влияния. Нам тоже придется научиться танцу дикобразов – в том, что касается путешествий.

И все же, когда речь зашла о том, чтобы поехать в Камбоджу в одиночестве на пару дней, я заговорила об этом с осторожностью, которая удивила даже меня саму. Несколько дней я никак не могла найти верный подход. Не хотелось, чтобы это выглядело так, будто я прошу у Фелипе разрешения, – это выставило бы его в роли хозяина или родителя и было бы несправедливо по отношению ко мне. Но я также не могла просто подойти к этому добрейшему, заботливому человеку и поставить его перед фактом, что еду в Камбоджу одна, хочет он этого или нет. Тогда я стала бы капризным тираном – а это несправедливо по отношению к Фелипе.

Проблема была в том, что я разучилась делать такие вещи. До встречи с Фелипе я жила одна довольно долго и привыкла сама составлять свое расписание, не учитывая чужих желаний. До недавнего момента наших отношений в силу внешних ограничений (а также благодаря тому, что мы жили на разных континентах) довольно много времени мы проводили по одиночке. Но теперь, после свадьбы, нас ждала совсем другая жизнь. Теперь мы все время будем проводить вместе, и с этим совместным существованием появятся новые ограничения – потому что брак по сути своей ограничивающее явление, он создан, чтобы приручать. Брак похож на растение-бонсаи: это дерево, но оно в горшке, корни и ветки у него подрезаны. Бонсаи, между прочим, может жить веками, и его неземная красота находится в прямой зависимости от своевременного подрезания веток. Однако его нельзя спутать со свободно вьющейся лианой.

Прекрасно рассуждал на эту тему польский философ и социолог Зигмунд Бауман. Он считает: когда современным парам внушают мысль о том, что можно получить всё сразу – и близость, и независимость, – им просто морочат голову. Нашей культуре как-то удалось внушить нам ошибочное представление, что, если привести в порядок свои эмоции, каждый из нас сможет наслаждаться в браке незыблемым постоянством и вместе с тем не чувствовать никаких ограничений и пут. Волшебное слово, которое приходит на помощь – и которое в наши дни стало почти фетишем, – «равновесие». Почти все мои знакомые только тем и занимаются, что с отчаянным упорством ищут того самого равновесия. Все мы стремимся к тому, пишет Бауман, чтобы наши отношения «наделяли нас силой, не лишая силы; вдохновляли, не вызывая апатию; дополняли, не обременяя». Но что, если это стремление нереалистично? Ведь любовь почти по определению своему ограничивает. Любовь сдерживает. Огромную свободу, которой наполняется наше сердце, когда мы влюблены, можно сопоставить лишь с огромными ограничениями, которые за этим неизбежно следуют. Трудно представить более свободные отношения, чем у нас с Фелипе, но, пожалуйста, не обманывайте себя: я ни на минуту не забываю о том, что этот мужчина принадлежит мне и только мне; пока остальное стадо гуляет, он надежно привязан в загоне. Его энергия (сексуальная, эмоциональная, творческая) тоже по большей части принадлежит мне, а не кому-либо еще – она даже ему теперь не принадлежит полностью. Он обязан сообщать и разъяснять подробности даже самых неинтересных аспектов своей жизни, обязан хранить верность и быть постоянным. Это вовсе не значит, что я надела на него ошейник с радиомаячком, но не сомневайтесь – теперь он точно принадлежит мне. А я ему – в той же степени.