Колесо судьбы

«Карлайл» — красивая гостиница, с покрытыми толстыми коврами ступенями, ведущими вниз, к мраморному полу вестибюля, с персидскими коврами, антикварными часами, прекрасными картинами на стенах и с истинными джентльменами в визитках за приемной стойкой. Это был совсем другой мир, и Тана про себя улыбнулась. Это не жизнь ее матери, а ее, Таны, собственная. Теперь ее не разубедишь. Она назвала фамилию Дрю и пошла наверх к его комнатам. Он еще не приехал, но здесь его явно хорошо знали. Комната была такой же роскошной, что можно было предположить уже по вестибюлю, с широким обзором Центрального парка из окон, с сияющей, как драгоценности, линией горизонта, с большим количеством антиквариата, с обтянутой розовым шелком мебелью, тяжелыми атласными занавесками и большой бутылкой шампанского, охлаждающейся в ведерке со льдом, — подарок управляющего. «Приятно провести время», — были последние слова посыльного. Тана села на красивую кушетку, размышляя, принять ли ей ванну или подождать. Она так и не знала наверняка, привезет ли он с собой девочек, но предполагала, что привезет. Ей не хотелось бы шокировать их, представ перед ними неодетой. Но прошел час, а их все еще не было, и только после десяти он наконец-то позвонил.

— Тана?

— Нет, Софи Лорен! Он рассмеялся:

— Я разочарован. Мне больше нравится Тана Робертc.

— Теперь я знаю, Дрю, что ты сумасшедший.

— Да, схожу с ума по тебе.

— Ты где? Мимолетная пауза.

— В Вашингтоне. Джулия ужасно простудилась, и мы думали, что и Элизабет подхватила грипп. Я подумал, что мне лучше подождать здесь, к тому же я в любом случае не могу взять их с собой. Я приеду завтра, ладно, Тэн?

— Ну конечно! — Она понимала все, но тем не менее обратила внимание на «мы», которое как-то выскочило у него. «Мы подумали, что Элизабет…» Но она не слишком рассердилась из-за этого. — Комната просто потрясающая!

— Разве не чудесный номер, а? А обслуживание? Они были милы с тобой?

— Конечно же, да, — она огляделась. — Но без вас никакой радости, мистер Лэндс. Заруби это на носу!

— Клянусь, буду завтра.

— Во сколько?

Он на минутку задумался:

— Позавтракаю с девочками… Посмотрю, как они себя чувствуют… это будет около десяти часов. Я могу успеть на полуденный рейс. Буду в гостинице к двум, это точно.

Это значило, что полдня будет потеряно, и она хотела кое-что высказать по этому поводу, но, рассудив здраво, сдержалась.

— Хорошо, — но радости в ее голосе не было, и, когда она положила трубку, ей пришлось сделать усилие, чтобы вытолкнуть из сознания слова матери.

Она приняла горячую ванну, посмотрела телевизор, заказала чашку горячего шоколада и все размышляла о том, чем он занимается в Вашингтоне. А потом вдруг почувствовала себя виноватой за свои невысказанные мысли. Не его же вина, что девочки заболели. Конечно, это было помехой, но некого в этом винить. Она сняла трубку и назвала номер гостиницы в Вашингтоне, где он останавливался, но его там не было. Она оставила сообщение, что звонила ему, посмотрела по телевизору позднее шоу и заснула, не выключив телевизор. Проснулась она в девять утра и вышла на улицу, обнаружив, что день просто потрясающий. Тана совершила долгую прогулку по Пятой авеню и по Блумингдейлу, где потолкалась немного и кое-что себе купила: очаровательный голубой кашемировый свитер ему и подарки для девочек — куклу Джулии и хорошенькую блузку для Элизабет. Потом вернулась в «Карлайл», чтобы застать его там, но ее ждало сообщение: «Обе девочки серьезно заболели. Буду в пятницу вечером». Но… нет. У Джулии температура подскочила под сорок, и Тана провела еще одну ночь в одиночестве. В субботу она пошла в музей «Метрополитен», и он появился уже под вечер, в пять часов, чтобы успеть заняться с ней любовью, воспользоваться услугами службы питания гостиницы, всю ночь просить у нее прощения и успеть вместе с ней на рейс в Сан-Франциско на следующий день. Да, это был незабываемый, грандиозный отдых в Нью-Йорке!

— Напомни, чтобы я как-нибудь поступила с тобой так же, — саркастически заметила она во время обеда в самолете.

— Ты взбешена, да, Тэн? — Он выглядел таким несчастным с самого момента появления в Нью-Йорке, пожираемый чувством вины перед ней, жгучим беспокойством за дочерей; он слишком много и быстро говорил, словом, был не в себе в эти дни.

— Да нет, больше разочарована. Между прочим, как твоя бывшая жена?

— Отлично, — он явно не хотел говорить о ней и был удивлен вопросом Таны. Это же была совсем неподходящая тема для разговора, но Тану не оставляли в покое слова матери. — Почему ты спросила?