НеВозможно

– Мне нравится поглазеть на молодых женщин. Да и вообще на женщин, – нимало не смутясь, признался ей как-то Лайам. – Но быть я хочу с тобой. Ты меня заводишь намного сильней, чем любая другая женщина. И мне плевать, сколько тебе лет.

Она улыбнулась и выкинула остатки мороженого. Лайам облизал палочку, после чего вытер руки о джинсы и весь перепачкался. Саша смотрела на него с осуждающей усмешкой. Эта его ребячливость и не давала ей забыть о своем возрасте.

– Саша, я тебя люблю. Ты красивая женщина. Ну да, тебе не двадцать лет, и что с того? У двадцатилетних в голове ветер, они мне неинтересны, они не в состоянии меня понять. А ты меня понимаешь.

Саша не стала говорить, что и сама не всегда его понимает. Зато она знает, чего он от нее ждет – нежности, опеки, а самое главное – понимания. Временами он становился очень капризным и эгоистичным, какими бывают дети, и ему нравилось, что она о нем заботится. Иногда в таких ситуациях лучше всего было обращаться с ним как с маленьким ребенком. В других случаях он ждал уважения и восхищения. Они, то были как единое целое, то – непримиримые противники. Изначально они были каждый частью своего мира. Саша была старше, успешнее, влиятельнее его в мире искусства, она пользовалась репутацией и уважением, и, наконец, она была богата или по крайней мере состоятельна. Лайам был талантлив, ярок, независим. Он умел постоять за себя в любой ситуации и постоял бы, наверное, и в чуждом ему кругу, если бы Саша его туда ввела. Но пока они ни разу не появились в свете вдвоем. И даже когда это случится, его все равно будут воспринимать, как начинающего художника, а ее – как представительницу когорты самых респектабельных арт-дилеров в мире. В этом было их принципиальное отличие. К Саше всегда будут прислушиваться больше, чем к нему, и она не сомневалась, что это будет вызывать у него как минимум досаду. Лайаму нравилось быть в центре внимания. И в молодежном его окружении так всегда и бывало. В Сашином же кругу необходимо было иметь нечто большее, чем талантливые картины и эффектную внешность. От него потребуются хорошие манеры, эрудиция и серьезность, которой Лайаму недоставало. Да и Саша рядом с ним переставала быть серьезной, и это нравилось ей самой. Она получала удовольствие от своего легкомыслия. Порой они до слез хохотали над каким-нибудь пустяком. Никто и никогда не смешил ее так, как Лайам. И не доставлял ей такого наслаждения в постели. Что имело весьма существенное значение для такой зрелой и яркой женщины, какой была Саша.

Их отношения были для обоих и очень благотворными, и одновременно очень рискованными.

В Риме они поехали повидаться с одним Сашиным коллегой, тоже владельцем галереи, с которым Саша имела опыт совместного бизнеса. Это был пожилой человек семидесяти лет, чьи представления об искусстве Саша очень уважала. А Лайам оказался не на высоте. В кабинете у Сашиного коллеги он вел себя как скучающий школьник. Он зевал, качал ногой, пинал стол, пока Саша не сделала ему замечания вполголоса. Чем привела его в такое негодование, что Лайам пулей вылетел из кабинета. Сашин коллега не подал виду и лишь повел бровью. А в результате Саше пришлось отказаться от обеда в его компании.

После этого у них произошел бурный спор по поводу случившегося. Кроме этого случая, ничто не омрачило их поездки. Ночью, после секса, Лайам перед ней извинился. Он сказал, что на него навалилась тоска и усталость, а к тому же ему не понравилось, как итальянец на нее смотрел, и взыграла ревность. Это признание Сашу растрогало, но убедить итальянца, что она привозила с собой интеллигентного и благовоспитанного взрослого человека и талантливого художника, было уже невозможно. Еще один тревожный звонок, не предвещавший ничего хорошего. Таких встреч в ее жизни множество, а Лайам был к ним просто не подготовлен. Если ему делалось скучно или он чувствовал, что с ним не считаются, он почти всякий раз начинал вести себя как капризный ребенок. Порой трудно было поверить, что этому человеку уже сорок лет. Скорее – ровно вполовину меньше. Да Лайам и выглядел очень молодо, что составляло немалую часть его обаяния и одновременно являлось угрозой их с Сашей отношениям. И все же поездка в Италию принесла им много счастливых впечатлений.

За время путешествия Саша несколько раз звонила детям. У обоих имелся План ее поездки, но они редко звонили ей сами. Обычно звонила Саша, тем более что она часто отключала мобильный и с ней труднее было связаться. В отелях они с Лайамом регистрировались под своими именами – Лайам Эллисон и Саша Бордман, что, по мнению Лайама, звучало как название адвокатской конторы – «Эллисон и Бордман» – или компании по налоговому консалтингу. А иногда по ошибке их записывали как одного человека – Эллисона Бордмана, но они не возражали. Татьяну это однажды позабавило. Она позвонила матери во Флоренцию и попросила соединить с Сашей Бордман, а в ответ услышала, что у них есть только Эллисон Бордман, то есть, наверное, как раз тот человек, который нужен, только имя почему-то другое. Татьяну это ни на какие догадки не натолкнуло. Вот если бы позвонил Ксавье, он бы наверняка что-то заподозрил. Но Татьяна никак не ассоциировала мать с Лайамом. Так что ей и в голову не пришло, что Лайам путешествует вместе с матерью. Саша вместе с дочерью посмеялась над ошибкой телефонистки, которые случаются даже в хороших отелях.