Роза и лилия

— И это правда? — нахмурилась Жанна.

Франсуа от души рассмеялся.

— Не думаю, что мужчины в этом смысле благонадежней женщин, — сказал он наконец.

Франсуа открыл чернильницу и подал Жанне перо. Потом он стал диктовать ей строки, которые знал наизусть:

Ты дал мне щит спасения Твоего, и десница Твоя поддерживает меня, и милость Твоя возвеличивает меня. Ты расширяешь шаг мой подо мною, и не колеблются ноги мои. ^[18]

Закончив, он взял бумагу, прочел написанное и исправил ошибки.

— Красиво, — сказала Жанна. — Это кто сочинил?

— Давид.

Жанне ничего не говорило это имя, и Франсуа объяснил:

— Жил когда-то давно такой еврейский царь.

— А как ты узнал эти стихи?

— Они есть в Библии.

— В Библии есть сочинения евреев?

Франсуа снова не смог сдержать смех.

— Да там только они и есть!

— Если всю Библию написали евреи, отчего мы тогда их не любим?

— Потому, что они смышленей нас, — сказал, смеясь, Франсуа.

Жанна снова вспомнила Исаака.

— Пошли за твоим заработком, — сказала она.

Они спустились вниз, и Франсуа спросил:

— Ты хочешь, чтобы я остался с тобой?

— Не сегодня, — ответила Жанна.

Она едва не согласилась, но эта завтрашняя исповедь…

— Жанна, если я тебе понадоблюсь днем, пошли твоего мальчугана в гостиницу «Красная дверь», это недалеко от улицы Сорбонны. Пусть спросит Франсуа де Монкорбье.

— Кто это?

— Я.

— Но ты же назвался иначе?

— Да, Вийон. Это имя моего приемного отца. Не забудешь?

Франсуа повторил адрес и откланялся.

Надо бы расспросить его об этих именах. И еще кое о чем любопытном: его тяге к мальчикам.

17

Истина и гордыня

Жанна сказала на исповеди лишь неизбежную, да и то тщательно приглаженную правду. Да, до недавнего времени она была девственницей, но месяца два назад стала жертвой насилия.

— Это не грех, дочь моя, если вы не получили удовольствия. А что, если ее заставили получать это самое удовольствие?

— Вам было приятно?

— Я совсем не могла сопротивляться.

— Это случилось с вами впервые?

— Да, отец мой, — не дрогнув, сказала Жанна.

Если бы она рассказала все как было, отец Мартино счел бы ее мало что уличной потаскушкой, но еще и матерью без мужа. Но он не стал расспрашивать дальше и прошелся по остальным смертным грехам. Нет, она не завистлива. Не чревоугодница. Не гневлива. Не желает добра ближнего. Она не убийца. Отец Мартино особенно упирал на сребролюбие.

— У меня почти ничего нет, — сказала Жанна, — я всего лишь несколько недель зарабатываю себе на жизнь.

— Не забывайте, дитя мое, что добрые дела зачтутся вам на небесах.

— Не забуду, отец мой.

Отец Мартино велел ей трижды прочитать «Pater», но Жанна не сумела вспомнить ничего кроме Pater Noster qui es in caelis.^[19]

— Вы не хотите поговорить со мной, Жанна? — спросил священник.

Жанна кивнула. Священник пошел вперед, и вскоре они оказались на кладбище.

— Вы знаете отца ребенка, Жанна?

Он пристально смотрел на нее, но Жанна выдержала его взгляд, не покраснев.

— Какой-то незнакомец на улице Дез-Англэ. Было совсем темно.

— Что вы там делали в такой поздний час?

— Искала своего помощника, который отправился за припасами.

— Никогда больше не ходите туда вечером. У площади Мобер дурная слава.

Жанна опять кивнула.

— Есть ли человек, который настолько вас любит, что согласится взять в жены, прежде чем ваше положение станет заметно и разразится скандал?

Жанна подумала о Бартелеми. Захочет ли он жениться на ней?

Отец Мартино заметил, что Жанна колеблется.

— Жанна, — сказал он, — всем известно, что вы пользуетесь покровительством самого короля. Вы с ним встречались?

— Да, — осторожно ответила Жанна.

— Вы уверены, что отец ребенка не он?

Жанна улыбнулась:

— Простите меня, отец мой, но я не думаю, что он частенько прогуливается по улице Дез-Англэ. Да и сил у него на меня недостанет!

— Кроме Агнессы Сорель и короля, есть ли в королевском окружении человек, интересующийся вами настолько, что делает роскошные подарки, о которых знает весь квартал?

— Да, — ответила Жанна.

Отец Мартино вздохнул и поднял склоненную голову:

---

18 Псалтирь, 17, 36-37

19 Отче наш, иже еси на небесех (лат.).