Иисус: Возвращение из Египта

Губительные пожары не достигли этого места. Вокруг нас все сияло золотом и серебром. Колонны были сделаны по греческому образцу, такие же прекрасные, как виденные нами в Александрии. Часть женщин поднялась на галерею, откуда они могли наблюдать за жертвоприношением во внутреннем дворе, но Старая Сарра не могла подниматься по лестнице, и поэтому наши женщины остались с ней.

Покидая женщин, мужчины договорились с ними, что мы встретимся в юго-восточном углу внешнего двора. Однако я не представлял себе, как здесь можно кого-то найти, и немного беспокоился.

А потом мы долго поднимались по лестнице. Мои ноги горели. Но меня постепенно наполняло новое ощущение счастья, и впервые за много дней мои болезненные воспоминания, страхи, мои тревоги совершенно покинули меня.

Я был в Доме Господа. Я слышал пение левитов.

У ворот во внутренний двор нас остановил левит-привратник.

— Этот мальчик слишком мал, — указал он на меня. — Почему вы не оставили его с женщинами?

— Он старше своих лет и хорошо знает Закон, — сказал Иосиф. — Он подготовлен, — добавил он.

Левит кивнул и пропустил нас.

И вновь нас сжала толпа, и в ушах звенело от блеяния и мычания. В руках Иакова бились две голубицы.

Но вот сквозь шум стала пробиваться музыка. Я различил звуки труб, кимвал и глубокие, переливчатые голоса поющих. Никогда я не слышал такой полнозвучной красивой музыки, как пение левитов. В отличие от радостного и несколько сумбурного исполнения псалмов паломниками и от быстрых свадебных песен, в исполнении левитов песни звучали протяжно, торжественно и почти печально. Их голоса лились с удивительной силой. Еврейские слова сливались в хоре воедино. Этим песням не было ни начала, ни конца.

Они так захватили меня, что только спустя некоторое время я осознал, что происходит прямо передо мной.

Священники в одеждах из белого холста и в белых же тюрбанах двигались взад и вперед, принимая из рук паломников жертвенных животных. Я видел, как на заклание вели агнцев и козлов. Я видел, как несли птиц.

Священники так плотно обступили алтарь, что за их спинами я не мог разглядеть, что они делают, видел только, как брызгала над их головами и между телами кровь. Руки священников были в крови. Их прекрасные белые одежды были забрызганы кровью. Жаркий огонь полыхал на алтаре. И пахло жареным мясом — пахло так сильно, что не передать словами. Каждый мой вдох был наполнен этим запахом.

Иосиф указал мне на алтарь с благовониями, и я его увидел, но аромата не ощутил.

— Смотри, вон стоят певцы, ты их видишь? — спросил Клеопа, нагибаясь к моему уху.

— Да, — ответил я, — Иаков, смотри. — Я различил между снующими туда-сюда фигурами священников хор левитов.

Они стояли на ступенях, ведущих в Святилище, их было великое множество — бородатых мужчин с длинными кудрями, все со свитками в руках. И еще я увидел лиры, из которых левиты извлекали удивительной красоты звуки, которые я раньше не уловил в их богатой и непривычной для меня музыке.

Когда я увидел певцов, их пение зазвучало еще громче в моих ушах. Оно было так прекрасно, что я как будто плыл в нем. Вскоре оно совершенно затопило все остальные звуки.

Все мои тревоги ушли, оставив меня молиться. Под эту музыку и при виде всего происходящего слова моей молитвы перестали быть словами — они превратились в чистое поклонение Господу, который сотворил все сущее.

«Господи, Господи, кем бы я ни был, чем бы я ни был, каково бы ни было мое предназначение, я часть всего этого, часть этого мира, который есть бесконечное чудо — как эта музыка. И Ты с нами. Ты здесь. Ты соорудил здесь свою скинию, посреди нас. Эта музыка — Твоя песнь. Это Твой дом».

Я заплакал, но то был тихий плач. Никто не увидел моих слез.

Иаков сомкнул веки, вознося молитву. Он ждал, когда к нему подойдет священник и возьмет двух его голубиц. Священников было столько, что я не мог бы их сосчитать. Они принимали агнцев и козлов, которые блеяли до последнего мига своей жизни. Кровь собиралась в специальные сосуды, как требовал Закон, а затем выплескивалась на камни алтаря.

— Вы, конечно, знаете, — напомнил нам Клеопа громким шепотом, — что этот алтарь — не престол благодати. Престол благодати — дальше, за певческим хором, в Святилище, скрыт под великой завесой. И вы никогда его не увидите. Ваша мать была среди тех, кто ткал храмовые завесы, по две в год. О, какая на этих завесах вышивка! Только первосвященник может войти в Святая Святых. И когда первосвященник входит туда, она наполняется облаком благовоний.