Маленький, большой

— Танагра, — заметил Оберон, обращаясь к Доку.

— Нет, горихвостка.

— Черная, с красным…

— Нет. — Док поднял палеи. — Танагра вся красная, с черным крылом. Горихвостка в основном черная, с красными пятнышками… — Он похлопал себя по нагрудным карманам.

На изрезанной колеями окольной дороге, которая вела к месту пикника, фургончик сильно затрясло; все его сочленения протестующе завизжали. Дейли Элис заметила, что если эта старая развалина еще движется, то только благодаря Спарку и его неустанным хождениям взад-вперед (Спарк тоже был в этом убежден); в последние годы ей так досталось, что какая-нибудь другая машина давно бы сошла с дистанции. Ее деревянные борта уже сделались серыми, как у корабля, а кожаные сиденья покрылись мелкими морщинками, как лицо тетушки Клауд, но сердце оставалось сильным. Дейли Элис узнала о привычках машины у своего отца, который (вопреки мнению Джорджа Мауса) изучил их ничуть не хуже, чем повадки горихвосток и рыжих белок. Элис пришлось перенять его знания, так как семья все росла и потребности в продовольствии у нее были бробдингнегские. О закупках на полмесяца можно было забыть. Речь шла о выводках кур, ящиках того и дюжинах другого, о дешевых оптовых закупках, о десятифунтовых упаковках моющего средства «Драдж», двухквартовых бутылях растительного масла и канистрах молока. Фургон снова и снова тащил на себе этот груз, терпением не уступая самой Элис.

— Как по-твоему, дорогая, — спросила Мамди, — надо ли забираться еще глубже? Сумеем ли мы выбраться?

— Думаю, еще немного мы проедем, — отвечала Элис.

В машине не было бы и нужды, если бы не артрит Мамди и не слабые ноги Клауд. В былые времена… Они переехали колею, и все, кроме Спарка, подскочили на сиденьях. Нырнув под тенистые кроны, Элис сбавила скорость. Она почти чувствовала ласкающие прикосновения теней к крыше машины. Былые дни исчезли из памяти, вытесненные блаженным приливом летней радости. Послышалась полумелодия первой цикады — или нескольких. Машина проехала еще несколько метров и остановилась. Спарк тоже замер.

— Ма, ты сможешь дальше пойти пешком? — спросила Элис.

— Конечно.

— Клауд?

Ответа не последовало. Все замолкли среди тишины и зелени.

— Что? А. Да, — отозвалась наконец Клауд. — Мне поможет Оберон. Я буду замыкать шествие. — Оберон хихикнул, Клауд тоже.

Когда все парами-тройками пустились в путь, Смоки спросил:

— Не по этой ли дороге, — (он поудобнее ухватил ручку плетеной корзины, которую нес вместе с Элис), — не по этой ли дороге мы шли как-то, когда…

— По этой. — Элис с улыбкой скосила на него глаза. — Верно. — Она стиснула ручку корзины, словно это была ладонь Смоки.

— Я так и думал. — Деревья на косогорах по краям дороги сделались ощутимо больше, в них прибавилось благородства и вековой древесной мудрости; кора их была толще, солидное одеяние из плюща — пышнее. Дорога, с давних пор непроезжая, зарастала молодыми деревцами. — Где-то здесь был короткий прямой путь к Вудзам.

— Ага. Это он и есть.

Кожаный саквояж, который Смоки нес на пару с Элис, оттягивал левое плечо, мешая двигаться.

— Полагаю, теперь по нему не пройти, — заметил Смоки.

Кожаный саквояж? То была плетеная корзина, та самая, куда Мамди в свое время упаковала завтрак для новобрачных.

— Следить-то некому. — Обернувшись к отцу, Элис перехватила его взгляд, тоже устремленный в лес. — Да и незачем. — И Эми Вудз, и ее муж Крис давно умерли — этим летом исполнилось десять лет.

— Меня поражает, — проговорил Смоки, — что большая часть этой географии выпала у меня из памяти.

Элис промямлила что-то невнятное.

— Я и понятия не имел, что здесь проходит та самая дорога.

— Ну, может, это и не она.

Опираясь одной рукой на плечо Оберона, а другой на тяжелую трость, Клауд осторожно ступала меж камней. У нее выработалась манера постоянно шевелить губами, словно бы жевать. Если бы она узнала, что все это видят, она бы огорчилась до крайности. Поделать с этой привычкой Клауд ничего не могла, поэтому вопреки очевидности убедила себя, что окружающие ничего не замечают.

— Ты молодец, что взвалил на себя свою старую тетку, — сказала она Оберону.

— Тетя Клауд, я хочу спросить о книге, которую написали твои отец и мать. Это действительно их книга?

— Какая книга, дорогой?

— Об архитектуре. Правда, по большей части о других вещах.

— Я думала, эти книги заперты на ключ.