Ей несложно быть безупречной. Она привыкла. Всегда подтянутая и строгая,...
— Или одной урезанной колоды, — продолжала Хоксквилл, игнорируя собеседника. — Знаете, как иногда маленькие дети, пытаясь тасовать колоду, переворачивают часть карт наоборот? А потом тасуют все вместе, часть карт вверх рубашкой, часть — лицом.
— Мне нужны мои карты.
— У меня их нет.
— Вам известно, где они находятся.
— Да. И если бы вам следовало их иметь, они бы у вас были.
— Мне нужен их совет! Нужен!
— Обладатели этих карт подготовили почву для всего этого, для вашей победы, настоящей или будущей, и справились с этим не хуже, а то и лучше вас. Задолго до вашего появления они были для этой армии пятой колонной. — Она взяла кисло-сладкий, терпкий, как лимонад, аккорд. — Интересно, не досадуют ли они, не чувствуют ли себя предателями собственного рода и племени. Знают ли они вообще, что оказались на стороне, враждебной людям.
— Понять не могу, почему вы сначала утверждали, что войны нет, а потом говорите такие вещи.
— Идет не война, а подобие войны. Подобие бури, быть может; да, что-то вроде приближающегося атмосферного фронта, границы тепла и холода, туч и голубого неба, весны и зимы. Или столкновение: mysterium coniunctionis [54], но чего с чем? Или, — внезапно пришло на ум Хоксквилл, — два каравана, которые из двух разных отдаленных мест отправляются в другие отдаленные места, встретятся в одних воротах и, проталкиваясь через них, ненадолго сольются воедино, а затем, на дальнем конце, вновь разойдутся, обменявшись какими-нибудь мелочами: украденной седельной сумкой, случайным поцелуем…
— О чем это вы? — спросил Барбаросса.
Хоксквилл повернула стул, чтобы смотреть собеседнику в лицо.
— Вопрос в том, в какое вы вступили королевство.
— Мое собственное.
— Да. Китайцы, знаете ли, верят, что в каждом из нас, глубоко-глубоко, запрятан крохотный, размером с подушечку большого пальца, сад бессмертных, долина, где все мы вечные монархи.
Внезапно разозлившись, Барбаросса повернулся к ней:
— А теперь послушайте…
— Знаю, — Хоксквилл улыбнулась, — будет стыд-позор, если вы кончите правителем не обожающей вас Республики, а совершенно иного места.
— Нет.
— Совсем крохотного.
— Мне нужны эти карты.
— Они не мои, чтобы их дарить.
— Достаньте их для меня.
— Не собираюсь.
— А как вам понравится, если я заставлю вас выдать секрет? Вы ведь знаете, у меня есть власть. Власть.
— Вы мне угрожаете?
— Я… я могу распорядиться, чтобы вас убили. Тайно. Никто не узнает.
— Нет, — невозмутимо возразила Хоксквилл. — Убить меня вы не сможете. Не получится.
Тиран засмеялся, в глазах его мелькнул зловещий огонек.
— Вы так считаете? Не получится?
— Не считаю, а знаю. По странной причине, о которой вам не догадаться. Я спрятала свою душу.
— Что?
— Спрятала свою душу. Старая хитрость, которой владеет всякая деревенская ведьма. И очень полезная, ведь никогда не знаешь, не обратят ли на тебя свой гнев те, кому ты служишь.
— Спрятали? Где? Как?
— Спрятала. Где-то. В месте, о котором, конечно, не собираюсь вам рассказывать. Но пока вы не знаете, где она, посягать на мою жизнь бесполезно.
— Пытка. — Глаза тирана сузились. — Пытка.
— Да. — Хоксквилл поднялась со стула. Довольно. — Да, пытка может сработать. Ну, я прощаюсь. У меня еще масса дел.
У дверей она обернулась и увидела, что он стоит в той же грозной позе, не сводя с нее невидящих глаз. Слышал ли он, понял ли, что она пыталась ему сказать? Хоксквилл пришла на ум некая мысль, странная и пугающая, и несколько мгновений она мерила Айгенблика таким же взглядом, словно оба пытались припомнить, не сводила ли их судьба когда-либо прежде. Затем, встревоженная, она бросила: «Спокойной ночи, ваше величество» и удалилась.
Позднее тем же вечером в Столице был показан по телевидению эпизод смерти миссис Макрейнольдс из «Мира Где-то Еще». Время показа в разных местах было неодинаковое; кое-где эту — прежде дневную — драму передвинули за полночь. Но она была передана: через эфир или по кабелю, а там, где это было невозможно, где вырезались реплики или запрещалась трансляция, сериал протаскивали на мелкие местные станции или копировали и везли через всю страну на подпольные передатчики, слабый сигнал которых достигал отдаленных заснеженных городков. Ночной прохожий, следовавший в этот час по единственной городской улице, наблюдал голубоватое свечение в окнах всех до единой гостиных. Заглядывая в них последовательно, он увидел бы в одном, как миссис Макрейнольдс несут в кровать, во втором — как собираются ее дети, в третьем — как она произносит прощальные слова, а в крайнем, на самой границе безмолвной прерии, как она умирает.