Маленький, большой

«Летнее солнцестояние», — подумала она и принялась было считать оставшиеся дни и недели, но не смогла вспомнить, какое сейчас время года, и оставила эту затею.

Куда ее занесло?

В столовой Хоксквилл набрела на Смоки, который с потерянным видом маячил в углу, словно чувствовал себя неуютно в собственном доме.

— Как вы все это понимаете, мистер Барнабл? — спросила она.

— Что? — Смоки потребовалось время, чтобы сосредоточить внимание на собеседнице. — О, не знаю, что и думать. Никак не понимаю. — Он пожал плечами, не извиняясь, но словно это была позиция, к которой он склонялся, одна сторона вопроса, тогда как многое могло быть сказано и в пользу другой стороны. Смоки отвел взгляд.

— А как дела с моделью? — спросила Хоксквилл, видя, что прежнюю тему следует оставить. — Заработала она у вас?

Этот вопрос тоже, как будто, оказался неуместным. Смоки вздохнул.

— Не работает, — сказал он. — Готова полностью. Но только не работает.

— А в чем трудность?

Смоки сунул руки в карман.

— Трудность в том, — начал он, — что она закольцована…

— Ну да, таковы орбиты планет. Во всяком случае, близки к этому.

— Я не о том. Я имел в виду, что она замкнута сама на себя. Чтобы вращаться, она должна вращаться. Понимаете? Вечное движение. Верьте не верьте, но это вечный двигатель.

— Таковы планеты. Во всяком случае, близки к этому.

— Чего я не могу понять, — начал Смоки, сопровождая свои слова позвякиванием винтиков, шайб, монеток и прочих предметов, лежавших у него в карманах (чем дольше он размышлял, тем больше волновался), — это как человеку вроде Генри Клауда или Харви могла прийти в голову такая дурацкая идея. Вечное движение. Любому известно… — Он взглянул на Хоксквилл. — Кстати, а ваша «оррери»? Как в ней крутятся колесики?

Хоксквилл поставила на буфет две чашки кофе, которые были у нее в руках.

— Ну, наверное, как в вашей. Но моя изображает другие небеса. Во многом она проще…

— Да, но как она движется? Намекните хотя бы. — Он улыбнулся, и Хоксквилл подумалось, что в последнее время ему нечасто приходилось это делать. Она задала себе вопрос, как он попал когда-то в эту семью.

— Я вам отвечу. Что бы ни вращало мою модель сегодня, я совершенно убеждена: согласно замыслу, она должна вращаться сама по себе.

— Сама по себе, — с сомнением повторил Смоки.

— Хотя ей бы не следовало. Наверное, потому, что это не те небеса. Моя модель изображает небесную сферу, где планеты всегда перемещались не сами собой, а по чьей-нибудь воле: ангелов или богов. А ваша небесная сфера новая, ньютоновская, самодвижущаяся, сама заводится и вечно тикает. Наверное, она как раз движется сама по себе.

Смоки вытаращил глаза.

— Там есть машина, которая, как будто, должна служить двигателем. Но ей самой необходима энергия. Нужен толчок.

Что ж, если она однажды правильно пущена в ход… Я имею в виду, если она движется так же, как звезды, они ведь не останавливаются, так ведь? Их движение вечно. — Странный огонек забрезжил в глазах Смоки. Хоксквилл он показался схожим с болью. Нужно было закрывать тему. Полузнайство. Если бы Хоксквилл не чувствовала, что Смоки не имеет ни малейшего отношения к плану, предложенному его родней (Хоксквилл не намеревалась содействовать его осуществлению), она бы не добавила: — Вы вполне можете поменять их местами, мистер Барнабл. Двигатель и деталь, которую он приводит в движение. У звезд имеются излишки энергии.

Она схватила чашки с кофе, сунула их под нос Смоки, когда он протянул руку, чтобы ее удержать, кивнула и скрылась. Ответить на его вероятный следующий вопрос значило бы нарушить давнюю клятву. Но она стремилась ему помочь. Ей почему-то хотелось завести здесь союзника. Блуждая по коридорам (она не туда свернула на выходе из столовой), Хоксквилл заметила Смоки, спешившего вверх по лестнице, и понадеялась, что не зря дала ему толчок.

Но куда же ее занесло? Хоксквилл осмотрелась, заглянула в один конец коридора, в другой. Кофе остывал в чашках. Где-то слышался гул голосов.

Поворот, узел, откуда открывается вид одновременно на несколько путей, Перспектива. Ни в одном из ее домов памяти не было столько наложений, такого множества коридоров, пространств, объединявших в себе два разных пространства, не было путаницы, созданной с подобной точностью. Хоксквилл чувствовала, как поднимаются вокруг нее стены этого дома — мечты Джона, замка Вайолет, высокого, многокомнатного. Он овладел ее умом, словно в самом деле был составлен из воспоминаний. Она видела (этот дом придал ее зрению устрашающую ясность), что, будь он домом ее памяти, все ее выводы были бы совсем иными, решительно и совершенно иными.