Вампир Арман

Тем временем он сел на скамье и уставился на бутыль в моих руках. Он потянулся за ней, забрал и принялся пить, так же жадно, как я пил кровь.

– Посмотри на меня получше, – сказал я.

– Дурак, здесь слишком темно, – ответил он. – Как я посмотрю получше? Мммм, хорошее вино. Спасибо. – Он внезапно застыл, поднеся бутыль к губам. Застыл в необычной позе. Как будто он находился в лесу и только что почувствовал приближение медведя или какого-то другого смертельно опасного зверя. Он окаменел, не выпуская бутыль из рук, шевелились только обращенные ко мне глаза. – Андрей, – прошептал он.

– Я жив, отец, – мягко сказал я. – Меня не убили. Меня похитили, чтобы продать, и продали выгодно. Потом меня увезли на корабле на юг, затем – на север, в Венецию, там я сейчас и живу.

Его глаза оставались спокойными. Им завладела удивительная безмятежность. Он был слишком пьян, чтобы протестовать или восхищаться дешевым сюрпризом. Напротив, истина закралась в его душу и захлестнула его единой волной, и он сумел понять каждое ее ответвление – что я не страдал, что я богат, что я живу хорошо.

– Я пропал, – продолжил я тем же ласковым шепотом, который мог услышать только он. – Да, я пропал, но меня нашел другой человек, добрый человек, он вернул меня к жизни, и с тех пор я никогда не страдал. Отец, я проделал долгий путь, чтобы сказать тебе об этом. Я и не знал, что ты жив. Мне и не снилось, что ты жив. То есть, я решил, что ты погиб в тот день, когда рухнул весь мой мир. А теперь я пришел сюда, чтобы сказать тебе – ты никогда, никогда не должен из-за меня горевать.

– Андрей, – прошептал он, но его лицо не изменилось. На нем проявилось только степенное удивление. Он неподвижно сидел, положив руки на бутылку, которую поставил на колени, распрямив огромные плечи, а его развевающиеся рыже-седые волосы, длиннее, чем я когда-либо видел, сливались с мехом его шубы.

Он был красивым мужчиной, красивым. Чтобы понять это, мне потребовались глаза монстра. Мне потребовалось зрение демона, чтобы увидеть силу в его глазах в сочетании с мощью гигантского тела. Только налитые кровью глаза выдавали его слабость.

– Теперь забудь меня, отец, – сказал я. – Забудь меня, как будто меня отослали монахи. Но помни, что только из-за тебя я никогда не буду погребен в земляных монастырских могилах. Нет, может быть, со мной случится что-то другое. Но от этого я не пострадаю. Благодаря тебе, потому что ты не стал этого терпеть и пришел в тот день потребовать, чтобы я поехал с тобой, чтобы я стал твоим сыном.

Я повернулся, чтобы уйти. Он метнулся вперед, сжимая левой рукой бутыль за горлышко, а могучей правой рукой схватил меня за запястье. С былой силой он потянул меня вниз, к себе, и прижался губами к моей склоненной голове.

Господи, только бы он не понял! Не дай ему почувствовать, как я изменился. Я в отчаянии закрыл глаза.

Но я был молодым, далеко не таким жестким и холодным, как мой господин, нет, и наполовину не таким, даже на четверть. Он почувствовал только, что у меня мягкие волосы, и, может быть, мягкая, но холодная, как лед, благоухающая зимой кожа.

– Андрей, мой ангел, мой талантливый, золотой сынок! – Я повернулся и крепко обнял его левой рукой. Я расцеловал всю его голову, так, как ни за что не сумел бы ребенком. Я прижал его к сердцу.

– Отец, не пей больше, – сказал я ему на ухо. – Вставай, стань опять охотником. Стань самим собой, отец.

– Андрей, мне в жизни никто не поверит.

– А кто посмеет это сказать, если ты будешь таким, как раньше? – спросил я.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Я крепко сжал губы, чтобы он ни в коем случае не заметил подаренные мне вампирской кровью острые зубы, крошечные зловещие вампирские зубы, которые непременно увидит такой проницательный человек, как он, прирожденный охотник.

Но он не искал подобных недостатков. Он искал только любви, а любовь мы смогли дать друг другу.

– Мне пора идти, у меня нет выбора, – сказал я. – Я тайно улучил момент, чтобы прийти к тебе. Отец, расскажи маме, что это я приходил в дом, что это я отдал ей кольца и передал твоему брату деньги.

Я отстранился. Я сел рядом с ним на скамью, поскольку он спустил ноги на пол. Я стянул правую перчатку и посмотрел на свои кольца – их было семь или восемь, каждое из золота или серебра, богато украшенные камнями, и стащил их с пальцев одно за другим под его громкие протестующие стоны, и вложил их в его ладонь. Какая же она была мягкая и горячая, раскрасневшаяся, живая.