Бумажный тигр

Джорджина хорошо запомнила ту лачугу с геранью на крыльце и, когда наконец увидела впереди цветок, облегченно вздохнула. Не заблудилась. Уже хорошо.

По улице пробежал порыв свежего ветерка, поднявший простенькие занавески на окнах и бумажный мусор, валявшийся повсюду. Добравшись до нужного дома, Джорджина стянула с влажной руки перчатку и постучалась в дверь.

Ожидая, когда ей откроют, она придала своему лицу приветливое выражение. Только бы они опять не подумали, что она смотрит на них свысока.

Однако когда на порог вышла старуха с редеющими седыми волосами и черными хитрыми глазами, улыбка исчезла с лица Джорджины. Женщина осмотрела гостью с головы до ног. Глаза ее словно бы говорили: «Я всякого на своем веку повидала, и меня уже ничем не удивишь».

Джорджина стала нервно натягивать перчатки обратно.

— Простите, я, наверно, ошиблась дверью. Мне нужна Одри Харрисон…

— Заходите, мисс. Она совсем скисла, и компания ей не помешает.

Старуха говорила с каким-то акцентом, но Джорджина не смогла его определить. Она вспомнила, что Дэниел рассказывал ей об обитателях этих трущоб. Говорил, что тут живут почти одни иммигранты. Но эта старуха не походила на иностранку. Равно как и ее дочери. Или внучки?

Девушка, запомнившаяся Джорджине еще по первому посещению дома, сидела на кухне за шатким столом и вязала мужской свитер. Точно такие же отцовская фабрика продавала в «Маллони». Должно быть, Дженис нашла своей сестре приработок. Джорджине стало обидно, что это не она помогла.

Прошу прощения за беспокойство. Я пришла, чтобы сказать… Одним словом, мне очень жаль, что у вас из-за меня случились неприятности.

Девушка оторвалась от работы и с любопытством взглянула на гостью. Глаза ее припухли то ли от рыданий, то ли от недосыпания. Скользнув взглядом по богатому одеянию Джорджины, она отвернулась.

Вы слишком много себе вообразили, если думае те, что я пострадала из-за вас.

Это была последняя капля, переполнившая терпение Джорджины. Ей надоело получать пинки и оскорбления за стремление помочь таким неблагодарным людям, как эта Одри. И надоело чувствовать себя виноватой. Сурово поджав губы, она проговорила:

А вы слишком много себе вообразили, если думаете, что на всем белом свете одна вы страдаете.

Девушка вновь подняла на нее глаза. Русые волосы выглядели давно не мытыми, но отсутствие блеска говорило не только о недостатке воды, но и о недостатке нормального питания. Лицо чистое, но нездорового цвета. В глазах унылая пустота.

Я вообще о себе ничего не воображаю. Какой смысл?

Этот ответ поразил Джорджину. Уж чего-чего, а таких слов она никак не ждала. Только сейчас она вдруг с какой-то особенной остротой поняла всю безнадежность положения этих людей. У них никогда ничего не будет в жизни. Каждый день борьба за то, чтобы просто выжить. Любая, даже самая мелкая неприятность способна подкосить их. Вот еще раз придет Эган и выбросит их на улицу умирать с голоду. Но ведь Одри совсем еще ребенок. А всем детям положено быть веселыми и беспечными. Несчастная девушка не могла себе этого позволить. Она смотрела на жизнь глазами взрослого человека, которому уже многое пришлось претерпеть.

Старуха поставила на стол дымящуюся чашку с чаем.

Садитесь. Пейте. И не слушайте ее. Здесь жить можно. Не то что дома, откуда мы приехали. Ничего, мы еще найдем ей хорошего человека, и она узнает счастье.

Одри ничего не сказала, а Джорджине в ту минуту показалось, что она понимает внутреннее состояние девушки. Может, предложить ей Питера в мужья? Джорд-жина не сомневалась, что Одри перспектива стать его женой порадует больше, чем ее саму.

Хорошие люди по нынешним временам большая редкость, — осторожно проговорила она.

Одри вновь оглянулась на нее и, похоже, согласилась с высказанным утверждением. Но тут же, словно спохватившись, вернулась к работе.

А пока я пытаюсь воздействовать на мистера Маллони, убедить его в том, что вы не имеете никакого отношения к газете. Когда мужчины сердятся, они не способны прислушиваться к голосу разума, но через день-другой он успокоится, и я попробую снова. Уверена, в конце концов он поймет меня.

Щеки Одри порозовели. Джорджина решила, что это от гнева. Девушка все молчала. «Что ж, на ее месте я повела бы себя точно так же. Благодарить меня пока не за что», — решила Джорджина. Пригубив чай, она уже открыла рот, чтобы сказать что-нибудь еще, но не сказала. Уныние Одри передалось и ей. Никогда прежде Джорджина не чувствовала такой горькой тоски.