62  

Две золотые, скрученные двойной спиралью ленточки. Между ними крошечные серебряные ступеньки группами по три, символизирующие пары оснований – буквы четырехзначного алфавита, сменяющимися тройками которых написаны все живые существа. На спиралях выгравированы сферы, относящиеся к двадцати аминокислотам, на сферах нанесены трехбуквенные кодоны. Ярко освещенная брошь в руке Клариссы выглядела не просто как изображение. Она могла быть вещью, готовой преобразовывать цепи аминокислот в протеиновые молекулы. Прямо сейчас, лежа на ее ладони, она, казалось, могла сотворить еще один подарок. Когда Кларисса выдохнула имя Джослина, на нас опять нахлынули волны ресторанного шума.

– Боже мой, какая красота! – воскликнула Кларисса и поцеловала его.

Его светлые желто-голубые глаза увлажнились. Он сказал:

– Это брошь Джилиан. Ей было бы приятно знать, что она у тебя.

Мне не терпелось вручить свой подарок, но мы еще были околдованы брошью. Кларисса приколола ее к своей серой шелковой блузке.

Вспомнил бы я тот разговор, если бы не знал, что за ним последует?

Мы принялись шутить, что членам проекта «Геном» подобные украшения будут раздавать просто горстями. А потом Джослин заговорил об открытии ДНК. Возможно, в этот момент я обернулся, чтобы попросить у официанта воды, и заметил тех двух мужчин и девочку. Мы выпили бутылку шампанского и разделались с закуской-ассорти. Что мы заказывали потом, я не помню. Джослин принялся рассказывать нам историю Иоганна Мишера[14], швейцарского химика, в 1868 году идентифицировавшего ДНК. В истории науки этот случай считается одним из величайших упущенных шансов. Мишер доставал в ближайшей больнице пропитанные гноем бинты (в гное содержится большое количество белых кровяных телец, пояснил Клариссе Джослин). Его интересовали химические процессы в клеточном ядре, и он обнаружил в нем фосфор, что оказалось невероятным, так как шло вразрез с текущими представлениями. Находка экстраординарная, но доклад Мишера пролежал два года у его учителя, так долго проверявшего результаты опытов студента.

Я отвлекся от разговора, не потому что заскучал, хотя судьба Мишера и была мне известна, – расслабившись после визита в полицию, я был беспокоен и нетерпелив.

Мне хотелось пересказать свою беседу с инспектором Линли, добавив в нее немного остроты, чтобы повеселить компанию, но я понимал, что это точно приведет к новым спорам с Клариссой. За соседним столиком мужчина, которому, как и мне с некоторых пор, пришлось сдвинуть очки на кончик носа, чтобы разглядеть буквы, помогал девочке выбрать что-нибудь в меню. Девочка нежно прижималась к его плечу.

Джослин тем временем наслаждался тройным превосходством – возраста, высокого положения и лучшего дарителя подарков – и продолжал рассказ. Мишер не отступал. Он набрал команду, чтобы заниматься, как он выражался, химией ядерной кислоты. А затем обнаружил вещества, создавшие тот самый четырехбуквенный алфавит, на котором написано все живое, – аденин, цитозин, гуанин и тимин. Но ничего не произошло. И чем больше проходило времени, тем более это странно. Открытые Менделем закономерности передачи наследственных признаков в целом были приняты обществом, в клеточном ядре обнаружили хромосомы и предположили, что они являются носителями генетической информации. Уже было известно, что ДНК находится в хромосомах, и Мишер описывал происходящие с ними химические процессы в письме к дяде, написанном в 1892 году, он предполагал, что ДНК является кодом жизни, так же как алфавит является кодом языка и понятий.

– Открытие было у них под носом, – произнес Джослин. – Но они не разглядели, не захотели разглядеть его. Проблема, безусловно, в том, что химики...

Тяжело говорить, перекрывая шум. Мы подождали, пока он отопьет воды. Рассказ предназначался для Клариссы, был эффектным дополнением к подарку. Пока Джослин переводил дух, за моей спиной послышался шорох, и мне пришлось подвинуть стул, чтобы пропустить девочку. Она направлялась к туалетам. Когда я снова вспомнил о ней, она уже сидела на своем месте.

– Так вот, химики. Могут все, почти как боги. Девятнадцатый век оказался для них благодатным. Они заработали авторитет, а вместе с ним и непробиваемую броню. Взять хотя бы Фобуса Ливайна из Рокфеллеровского института. Он был абсолютно уверен, что ДНК – скучная бесполезная молекула, содержащая случайные последовательности тех четырех букв, АЦГТ. Он не придал ей значения, а потом, как это водится у людей, стал просто верить в это, глубоко верить. Он знал то, что знал, и молекула была ни при чем. Никто из молодежи не мог обойти такого препятствия. Идею пришлось отложить на долгие годы, до появления в двадцатые годы работы Гриффита по бактериям. Ее-то и подхватил в Вашингтоне Освальд Эвери – Ливайна к тому времени уже не было, само собой. Работа Освальда затянулась надолго, до самых сороковых. Потом Александр Тодд изучал в Лондоне фосфатные связи в сахаре, потом были пятьдесят второй и пятьдесят третий годы, Морис Уилкинс с Розалиндой Франклин и Крик с Уотсоном. Знаете, что сказала бедная Розалинда, когда они показали ей построенную модель молекулы ДНК? Она сказала: это настолько красиво, что просто не может оказаться неправдой...

  62  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×