Эйсид Хаус

Я только и делал, что бродил по кораблю; как если бы искал что-то. Бродил и качался в спортзале, конечно. Разумеется, нечего было и думать о том, чтобы увидеть здесь Джоан. И все же я не мог успокоиться. Я не мог лежать на палубе с Харольдом Робинсом или Диком Фрэнсисом или с Десмондом Бэгли. Я не мог сидеть в баре и напиваться. Я не мог участвовать в любой из этих тривиальных скучных бесед о погоде или о нашем маршруте. Я ушел с двух фильмов в кинотеатре. «Опять Мертвый», с этим британским педиком, играющим американского детектива. Ужасный фильм. И еще один с этим американским светловолосым актером, который раньше был смешной, но теперь уже нет. Наверное, все дело во мне: множество вещей больше не выглядят смешными.

Я пошел в мою каюту и приготовил спортивную сумку для очередной экскурсии в спортзал. Единственное пристойное место, к которому я проявлял интерес.

— Вы, должно быть, самый хорошо сложенный человек на этом корабле, — сказал мне тренер. Я лишь улыбнулся. Я не хотел вступать в беседу с этим парнем. Он забавный, если вы понимаете, что я имею в виду. Ничего сам против них не имею, живи и дай жить другим и все такое, но прямо сейчас я не хотел ни с кем разговаривать, особенно с каким-то чертовым педерастом.

— Да вы просто никогда отсюда не вылазите, — настойчиво продолжал он, слегка кивнув толстому, жалкому, непрезентабельному краснолицему человеку на тренировочном велосипеде, — не правда ли, мистер Бэнкс?

— Отличное оборудование, — резко ответил я, осматривая свободные тяжести, и поднимая две гири для гимнастики.

Слава богу, паренек-тренер заметил даму с избыточным весом в ярко-красном трико, пытавшуюся делать подъемы из положения сидя.

— Нет, нет, нет, мисс Кокстон! Не так! Вы слишком напрягаете вашу спину. Сядьте прямо и согните колени. Сорок пять градусов. Отлично. И раз... и два...

Я взял пару дисков от штанги и тайком сунул их в мою спортивную сумку. Я перестал много двигаться, но мне не нужны упражнения. Я достаточно сложен. Джоан всегда утверждала, что у меня хорошее тело; жилистое, как она раньше говорила. Вот что делает с тобой целая жизнь в строительной компании, в сочетании с умеренными привычками. Я должен допустить, что слегка потолстел; когда позволил себе поблажки после потери Джоан. Все казалось бессмысленным. Выйдя в отставку, я пил теперь больше, чем когда-либо. Впрочем, я никогда не стремился играть в гольф.

Вернувшись в каюту, я прилег и погрузился в полузабытье, думая о Джоан. Она была такой прекрасной и порядочной женщиной, и обладала всем, что ты только мог надеяться увидеть в жене и матери.

Почему Джоан? Почему, моя дорогая, почему? Это могли быть лучшие годы нашей жизни. Пол в университете, Салли работает медсестрой. Они, наконец, покинули гнездо, Джоан, они оба были твоей заслугой. Нашей заслугой. Что мне осталось? Я умер с тобой, Джоани. Я просто нелепый призрак. Я не сплю. Я бодрствую, говорю сам с собой и плачу. Десять лет после Джоан.

За обедом я оказался за столом наедине с Марианной Хауэллс. Кеннеди, Ник и Патси, очень милая и ненавязчивая молодая пара, так и не появились. Это намеренная уловка. У Патси Кеннеди глаза заговорщицы. Марианна и я впервые оказались одни на этом круизе. Марианна была не замужем. Отправилась в путешествие, чтобы отойти от ее собственной тяжелой утраты, недавней смерти ее давно овдовевшей матери.

— Вот теперь ты весь в моем распоряжении, Джим, — сказала она в слишком шутливой, чтобы быть флиртующей, и умаляющей собственное достоинство манере. Хотя, нет сомнений, что Марианна довольно миловидна. Кто-то просто обязан был жениться на такой женщине. Что за потеря для общества! Нет, так думать ужасно. Старый шовинистичный Джим Бэнкс снова вылез наружу. Наверное, именно таким образом Марианна хотела, чтобы ее воспринимали, наверное так она получала все лучшее от жизни. Наверное, если Джоани и я не были бы...

Нет. Крабы, только крабы.

— Да, — улыбнулся я, — этот крабовый салат восхитителен. Опять же, если ты не можешь поймать хороших крабов в море, то где же ты их можешь достать, а?

Марианна усмехнулась, и мы немного поболтали. Затем она вдруг сказала:

— Это трагедия, что произошло с Югославией.

Мне было интересно, имела ли она в виду, что мы не можем сойти там на берег из-за всех этих бедствий, или нищету, вызванную этими самыми бедствиями. Я решил поддержать сострадательную интерпретацию. Марианна казалась чувствительной натурой.