И переполнилась чаша

– В машину, schnell, schnell, полезайте, schnell, – блондин ни с того ни с сего рассвирепел. Он только сейчас заметил Алису, скрытую прежде в темноте за спиной Шарля, и вид молодой, красивой, внешне невозмутимой женщины вывел его из себя. Пока Шарль раздумывал и вопросительно смотрел на Алису, словно у него был выбор, офицер мотнул подбородком, и свора бросилась на них. Они схватили Шарля под локти и, так как он стал отбиваться, швырнули к ногам Алисы одновременно с незнакомцем, пресловутым террористом, каковым он и сделался теперь в глазах Шарля; этот человек разрушил все: заинтригованное ожидание, и почти неприкрытое влечение Алисы к Шарлю, и хрупкую, очень хрупкую надежду Шарля провести с ней ночь в белоснежной постели гостиничного номера с шумящими под окнами каштанами парка Тюильри и зарей, встающей слева, над мостом Толбиак; зарей, завершающей их первую бессонную ночь, зарей, которую бы они, дрожащие, усталые и расслабленные, встретили вдвоем на балконе, мечтая о тысяче других таких же зорь. Вот что невольно разрушил этот несчастный, он и эти скоты со свастиками.

В грузовике пахло бензином, мокрыми тряпками, блевотиной. В нем пахло страхом, и Шарль тотчас узнал этот запах – запах фермы, где он укрывался со своим отрядом, когда они по глупости напоролись на танк, запах фермы, где погиб Леша. Впрочем, ехали они недолго.

Казарма на площади Святого Августина представляла собой безобразное помпезное сооружение, там даже и в этот поздний час попадались по коридорам лишь тщательно выбритые лица и щелкали каблуками до блеска начищенные сапоги. Коридоры тянулись бесконечно, холлы, лестницы; их сопровождала щетинившаяся штыками свора, в конце концов втолкнувшая их в белую комнату с ожидавшим хозяина кабинета письменным столом под портретом Гитлера. Солдат указал им на стулья, они присели, а террориста бросили на пол и за ноги поволокли в другое помещение. Потом его снова провели мимо них: лицо его было обезображено ударами, одежда изорвана в клочья, он держался руками за грудь, корчась от боли. Шарль предложил ему сигарету, тот попытался ее взять, силясь изобразить улыбку, но с разбитой челюстью не улыбнешься.

– Вам больно? – спросила Алиса.

Караульный огрызнулся на нее по-немецки, Алиса пожала плечами. Тут появился офицер в сопровождении другого чина – капитана: этот выглядел старше, спокойнее, а потому опаснее. Мужчинам он оглядел нижнюю часть лица, как смотрят скот. Алисе же, напротив, иронически и церемонно поцеловал ручку.

– Итак, – сказал он, усаживаясь за стол, – наряжаемся, значит, светским человеком, гулякой и отправляемся на свидание с террористами? – Эта речь адресовалась Шарлю. – Не так ли? Гуляем ночью по Елисейским Полям? Документы безупречны, с чем вас и поздравляю. Вы, кажется, изготовляете туфли из картона? – спросил он резко.

– Да, с тех пор как появились вы, – ответил Шарль. Он понемногу начинал ненавидеть этого типа и уже не мог хранить спокойствие, несмотря на безмолвную мольбу Алисы. Все равно ночь загублена, так хоть потешиться над этими тупицами.

– Вы замужем, сударыня?

– Да.

– Да, майн капитан, – поправил тот мягко. Он вообще был мягкий, слишком мягкий голосом, движениями, взглядом. – Но не за этим господином? И не за тем, который тут был? – спросил он, указав сначала на Шарля, а после на следы крови на полу.

– Нет, – ответила она.

– Нет, майн капитан. Но это не составляет препятствия? – продолжал он, закуривая. – Вы гуляете с этим господином, и муж доволен? Или он не в курсе?

– Я разведена, – холодно сказала Алиса. – И муж мой проживает в США… майн капитан.

– Зачем же выходить замуж за американца, когда столько европейцев не чают в вас души? Не так ли, господин… господин Самбра? – произнес он, листая бумаги Шарля, а тот старался дышать чаще, чтобы успокоиться. – Я б и сам был рад – да и любой из нас – на вас жениться. Так зачем же было выходить замуж за американца?

«Куда клонит этот упрямый алкаш своими замысловатыми оборотами?» – спрашивала себя Алиса, почувствовав вдруг, что силы ее на исходе и нервы напряжены до предела. Она не думала сейчас о подполье и о том немногом, что было ей известно о Сопротивлении, не думала и о том, что ей необходимо на людях оставаться Алисой Файат, чью личность удостоверят в парижских салонах некоторые влиятельные снобы, которых невозможно заподозрить в бунте и в наличии мужества, но зато известные склонностью к фривольной жизни, каковая и почитается порядком в этом мире. Она была без сил, и абсурднейшая мысль, что вместо всего этого она могла бы сейчас лежать рядом с Шарлем в аляповатой кровати ее номера, пронеслась у нее в голове. Она взглянула на Шарля, увидела его напряженное, окаменевшее, стиснутое, мрачное лицо, серьезные внимательные глаза и нашла его красивым.