Делай Деньги

— Вот как? Меня не спрашивайте. Мне сказали, что он просто маленький засранец, с которым не будет проблем. Можете проверить, если хотите. Я слышал, он срочно нужен во дворце.

Во дворце. Это пригасило блеск в мерзких маленьких глазах охранника. Разумный человек не встает на пути дворца. А вот посылать непримечательного новичка на неблагодарное задание в такую ненастную ночь было вполне разумным — Беллистер точно так бы сам и поступил.

Он протянул руку и потребовал:

— Выписку!

Мойст передал ему тонкий листок. Тюремщик стал ее читать, заметно шевеля губами и явно желая, чтобы в ней что-то было не так. Но сколько бы он не вглядывался, ему ни к чему не придраться — Мойст прикарманил пачку форм, когда мистер Спулс делал ему чашку кофе.

— Его утром повесят, — сообщил Беллистер, просматривая бумагу на свет. — Зачем он им сейчас понадобился?

— Не знаю, — сказал Мойст. — Давайте побыстрее, ладно? У меня перерыв через десять минут.

Охранник наклонился ближе.

— Только из-за этого, друг мой, я пойду и проверю. Всего один сопровождающий? Осторожность не помешает, так ведь?

Лад-но, подумал Мойст. Все идет по плану. Сейчас он будет десять минут славно пить чай, просто чтобы преподать мне урок, пять минут потратит на то, чтобы обнаружить, что семафор не работает, где-то секунда уйдет на то, чтобы решить, что черта с два он будет что-то там исправлять в такую ночь, еще секунда, чтобы подумать: бумага-то была в порядке, он проверил водяные знаки, а это главное… В общем, на все про все плюс-минус двадцать минут.

Конечно, он может ошибаться. Что угодно может случиться. Беллистер может прямо сейчас позвать парочку своих приятелей, или может послать кого-нибудь через черный ход найти настоящего стражника. Будущее было неопределенно. Разоблачение может произойти в любую секунду.

Лучше и быть не может.

Беллистер протянул двадцать две минуты. Послышались медленные шаги, и появился шатающийся от веса наручников Дженкинс с периодически толкающим его в спину палкой Беллистером. Маленький человечек никак не мог идти быстрее, но это не имело значения, его все равно толкали, в любом случае.

— Не думаю, что мне понадобятся наручники, — быстро сказал Мойст.

— Ты их и не получишь, — отрезал тюремщик. — По той причине, что вы, гаденыши, никогда их назад не приносите!

— Ладно, — согласился Мойст. — Давайте, тут холодно.

Беллистер заворчал. Он был не рад. Потом наклонился, снял наручники и снова поднялся, опять держа человечка за плечо. Другая рука же выставилась вперед, протягивая дощечку с зажимами и бумагой.

— Подпиши! — скомандовал он. Мойст подчинился.

И произошло маленькое чудо. Вот почему бумаги имели такое значение в грязном мире тюремщиков, надсмотрщиков и конвоиров — потому что единственным, что всегда имело значение, было Хабеас Задеас: чья рука держит цепь? Кто ответственный за это тело?

Мойст раньше через такое проходил именно в качестве такого задеаса, и знал все тонкости. Заключенный перешел по бумажной тропе. Если его найдут без головы, то последний подписавшийся за заключенного, чья шляпа не покоится на шее, тоже может столкнуться с некоторыми суровыми вопросами.

Беллистер подтолкнул заключенного вперед и изрек освященные временем слова:

— Вам, сэр! — гавкнул он. — Хабейте его задею!

Мойст сунул дощечку назад ему в руки и положил свободную руку на свободное плечо Оулсвика.

— От вас, сэр! — ответил он. Хабею его задею, еще как!

Беллистер что-то проворчал и убрал руку. Действие свершилось, закон был соблюден, честь обычая сохранена, а Оулсвик Дженкинс…

…грустно взглянул на Мойста, сильно ударил его в пах и припустил по улице, как заяц.

Когда Мойст согнулся пополам, единственное, что он воспринимал извне своего маленького мира боли, был Беллистер, умирающий от смеха и кричащий:

— Ваша птица, милорд! Ну уж ты его прохабеал! О-о да!

Мойсту удалось нормально идти к тому времени, как он дошел до комнаты, которую снял у Ничего-не-знаю Джека. Он натянул на себя золотой костюм, высушил доспехи, запихнул их в мешок, вышел в переулок и поторопился к банку.

Пробраться внутрь было сложнее, чем наружу. Смена караула происходила тогда же, когда уходил персонал, а в общей толпе и Мойст в невзрачном сером костюме, который он надевал, когда хотел перестать быть Мойстом фон Липовигом и превратиться в самого незапоминающегося человека на свете, вышел без всяких вопросов. Все дело в сознании: ночная смена приступила к работе, когда все ушли домой, так? Так что люди, идущие домой, не были проблемой, а если и были, то чьей-то еще.