Время ангелов

Мюриель попятилась от щели. Она двигалась медленно, с силой и точностью стального механизма. Она поднялась на ноги и стояла там, в темной комнате, недвижимая и застывшая, как башня. Казалось, время остановилось, пока медленно, но верно она осознавала, что же увидела. Она вспомнила о присутствии Лео, который уже какое-то время теребил ее. Внизу снова прошел поезд.

— Дай теперь мне посмотреть.

— Она раздета, — сказала Мюриель.

— Дай мне посмотреть.

— Нет.

— Я посмотрю.

Лео стал ее отталкивать. Мюриель, сопротивляясь, уперлась в его плечи. Лео, что-то шепча, начал толкать ее сильнее. Мюриель обхватила его талию одной рукой, а другой схватила за шею, пытаясь оттянуть его голову. Их ноги сплелись, и он стал терять равновесие. С оглушительным грохотом, продолжая бороться, они упали на пол. В комнате зажегся яркий свет.

— Извините, — сказал Маркус Фишер.

Он стоял в дверях, держа в руках пакет, завернутый в коричневую бумагу, и букет хризантем, за его плечом маячило мрачное, встревоженное лицо Пэтти. Лео и Мюриель, теперь отчаянно отталкивая друг друга, откатились в разные стороны.

— Я так сожалею, — проговорил Маркус. — Я ужасно сожалею.

Мюриель стала подниматься.

— Я так сожалею, — повторил Маркус. — Ужасно глупо с моей стороны. Я искал комнату Элизабет. Ну конечно, это, должно быть, следующая дверь.

Он попятился назад.

Мюриель видела, как он выходит в коридор, слышала взволнованный голос Пэтти. Как только Маркус снова двинулся, Мюриель бросилась к двери. Она задыхалась. Придерживаясь за край двери, она во весь голос закричала, громко и отчетливо впервые в жизни произнося имя своего отца:

— Карел! Карел! Карел!

Глава 17

— Карел! Карел! Карел!

Маркус Фишер, все еще ошеломленный внезапным и неожиданным зрелищем Лео и своей племянницы, обнимавшихся на полу у большого бельевого шкафа, пришел в полное замешательство, услышав так громко прозвучавшее имя брата. Странный крик, крик, в котором отразились и страх и угроза, стих, заставив парализованного и потрясенного Маркуса замереть в коридоре. Цветы свисали из его руки до полу.

Что-то пронеслось мимо него. Лео достиг верхней площадки и, казалось, слетел с нее одним прыжком. Удаляющийся топот его ног перерос в подземный гул поезда. Дом задрожал. Перед ним предстало лицо Мюриель. Она стояла рядом, прислонившись к закрытой двери. Лицо ее напоминало древнюю набальзамированную маску, напряженную и застывшую. Безжизненный рот открыт, как бессмысленная щель. За его спиной Пэтти продолжала что-то сердито ворчать, но он не мог разобрать ни слова. Отшатнувшись от женщин, он развернулся и положил цветы на стол. Он заметил, что столешница инкрустирована различными сортами мрамора: коричневого, зеленого, белого. Коридор был плохо освещен. Он оглянулся на ступени, ожидая увидеть высокую фигуру брата, возвышающуюся над ним.

В обернутом в коричневую бумагу пакете находилась икона Троицы, представленной в виде ангелов. Ему пришлось заплатить за нее триста фунтов в антикварном магазине. Конечно же, он ни минуты не сомневался в своих намерениях; как только узнал о курьезной беде, в которую попал Лео, его сердце сразу же решило за него. Теперь он испытывал не лишенное приятности чувство стыда, понимая, что должен быть строже с Лео, намного строже, сохранять при этом достоинство и прежде всего держать его на расстоянии. Вместе с тем он хорошо осознавал свою слабость, которая делала невозможной эту строгость. Мальчик манипулировал им, и они оба хорошо понимали это.

Маркуса очень радовало, что у него появилось практическое дело, связанное с обитателями дома священника. Ему отчаянно хотелось увидеть своего брата снова, увидеть его лицо, скрытое во время их последней встречи, которое предстало пред ним во сне в виде обезображенного лица демона. Ему было необходимо отогнать этот призрак, позволить повседневной и простой реальности обратить эти беспокоящие образы в бегство. Это казалось еще более настоятельным в отношении Элизабет, образ которой изменялся в его воображении совершенно независимо от его рационального сознания. Невинной и милой девушке, какой он ее помнил, угрожала опасность превратиться в его представлении в медузу. Он должен увидеть Элизабет, реальную Элизабет, как можно скорее и остановить в себе тот жуткий процесс, который, казалось, обретал над ним все большую власть.