Плач к небесам

Конечно, он изумлял этим своих партнеров, если их можно так назвать. И он никогда не оставался с ними наедине в тех домах, где они были хозяевами. Он предпочитал находить разные тайные места для свиданий – запертые гостиные или неиспользуемые комнаты, – желательно такие, откуда была слышна музыка бала, шум толпы. И кинжал его всегда был наготове, а шпага неизменно висела на боку.

Его поражало, что, куда бы он ни пошел, мужчины и женщины повсюду хотели его соблазнить, и по всему городу распространились рассказы о наивных иностранцах, которые влюблялись в него, абсолютно уверенные в том, что он – переодетая мальчиком молодая женщина.

Перед тем как отправиться к кардиналу, он принимал ванну и переодевался либо в безупречно чистую, либо в совсем новую одежду. А потом, словно убедив себя в том, что этих постыдных встреч вообще никогда не было, забывался в объятиях его преосвященства.

Однако память о тайных соитиях еще более обостряла все его ощущения.

Наконец как-то днем он приказал, чтобы его отвезли в самые бедные кварталы Рима.

Он увидел арки, увешанные головками сыра и кусками мяса, детишек, игравших у порогов домов, людей, готовивших пищу прямо на улице.

В одном месте дорогу карете преградила лоснящаяся жирная свинья с визжащими вокруг поросятами. Выстиранное белье, висевшее на натянутых между домами веревках, закрывало собою небо.

Откинувшись на кожаные подушки дивана, Тонио смотрел в окна кареты, оставленные открытыми, несмотря на брызги, долетавшие с обеих сторон, и общую вонь, которую не мог перебить свежий воздух, идущий со стороны Тибра.

Наконец он увидел того, кого искал. Молодого мужчину, застывшего у дверной притолоки. На нем была рубашка, перехваченная тяжелым кожаным ремнем и распахнутая до самой талии, так что обнажала грудь, поросшую курчавыми черными волосами. Волосы поднимались от талии к крошечным розовым соскам и огибали их, образуя подобие перекладины креста. Черты лица этого парня, хотя и гладко выбритого, были грубыми, словно вырезанными из дерева. Когда его глаза встретились с глазами Тонио, между ними внезапно пробежал ток, и у Тонио перехватило дыхание.

Он распахнул крашеную дверцу кареты, остановившейся посреди этой узкой, почти непроезжей улочки. Разодетый в золотую парчу Тонио выглянул из дверцы и, не отнимая руки от колена, сделал приглашающий жест пальцами открытой ладони.

Парень прищурился. Пошевелился, чуть качнув бедрами, и выпуклость под туго натянутыми бриджами увеличилась, словно намеренно заявив о себе.

А потом он вошел в карету, и Тонио опустил шторки. Лишь тонкие полоски света просачивались внутрь.

Лошадь пошла, маленькая кабинка закачалась на гигантских рессорах. Тонио не отрывал глаз от черных курчавых волос на оливковой коже мужчины. И неожиданно положил на них свою белую ладонь, раздвинув пальцы, и поразился, какая крепкая у этого парня грудь.

В темноте ему были видны лишь сверкающие глаза. Полоска света выявила крепкую челюсть. И очень осторожно он коснулся его подбородка, потрогал щетину, оставшуюся после бритвы.

Потом он отстранился и склонил голову набок. Отвернувшись, закрылся от парня левым плечом, одновременно как бы призывая его. Наконец наклонился вперед, опершись руками о сиденье, и почувствовал, как мужчина наваливается на него сзади всем своим весом. Он нагибался все ниже, пока не коснулся обивки дивана лицом и не закрыл глаза, как во сне.

Молодой человек подсунул под него левую руку и подтянул его ближе к себе, словно для того, чтобы удобнее было атаковать. И ощущение близости, прикосновения к груди грубых мускулов, придавленности сверху мужским телом заставляло Тонио содрогаться не меньше, чем сам железный стержень, двигавшийся внутри его.

Наконец боль стала почти невыносимой. И вспыхнувшее тут же острое наслаждение слилось с нею в одно мучительное пламя. Вдруг Тонио осознал, что мужчина не отпускает его. В нем закипел гнев, и он потянулся рукой к кинжалу. Но ласковый тычок в бок дал ему понять, что молодой римлянин лишь собирает силы для следующей атаки.

Все было закончено. Молодой человек холодно отстранился, когда Тонио предложил ему деньги, и спустился из кареты на улицу. Но как только экипаж двинулся вперед, он обеими руками схватился за край окна и прошептал имя святого, в честь которого была названа его улица. Тонио кивнул и улыбнулся ему. И это был редчайший случай, когда он откликнулся на адресованную ему улыбку.