Плач к небесам

– О, простите меня! – непринужденно воскликнул Гвидо. – Кристина, я думал, что вы с Тонио наверняка уже встречались.

– О да, мы встречались! Правда встречались, синьор Трески? – быстро сказала она. И, подойдя к нему, протянула руку.

Он смотрел на нее, осознавая лишь то, что ее пальцы лежат в его пальцах и что ее рука оказалась неописуемо мягкой и нежной и еще такой крошечной, что походила на кукольную. Невозможно было себе представить, чтобы этими пальцами выполнялась какая-либо серьезная работа. Потом до него дошло, что он стоит неподвижно, как статуя, а эти двое глядят на него. Он тут же наклонился поцеловать художнице руку.

На самом деле он не предполагал касаться ее губами. Должно быть, Кристина это заметила, потому что в нужный момент слегка приподняла руку и получила-таки его поцелуй.

Он поднял на девушку глаза. Внезапно она показалась ему ужасно беззащитной.

– Взгляни-ка, Тонио! – спокойно позвал его Гвидо, как будто не заметил ничего странного. Он держал в руках собственный портрет, выполненный пастелью.

Это был превосходный рисунок; маэстро на нем выглядел полным жизни. Отлично были переданы его задумчивость и даже опасный блеск в глазах. Художница не обошла вниманием ни расплющенный нос, ни полные губы и при этом поймала суть этого человека, преображавшую все его черты.

– Ну же, Тонио, – вкрадчивым тоном сказал Гвидо. – Что скажешь?

– Может быть, вы тоже согласитесь позировать мне, синьор Трески? – быстро спросила Кристина. – Мне бы так хотелось написать вас! По правде говоря, я уже сделала это, – почти застенчиво сообщила она, и ее щеки слегка порозовели, – но лишь по памяти, а мне бы хотелось написать ваш настоящий портрет, и со всей тщательностью.

– Принимай предложение! – как ни в чем не бывало посоветовал Гвидо, облокотившись о покрытый чехлом клавесин. – Через месяц Кристина будет самым популярным портретистом в Риме. Если сейчас не согласишься, тебе придется записываться к ней на прием и ждать своей очереди, как простому смертному.

– О, вам никогда не придется ждать своей очереди! – рассмеялась она и неожиданно вся пришла в движение, и ее светлые кудрявые волосы легко и пушисто заволновались. – Вы могли бы прийти завтра? – спросила она уже серьезно. – Я горю желанием начать ваш портрет. – Глаза у нее были синими, почти фиолетовыми, и такими красивыми! Неописуемо. Он в жизни не видел таких синих глаз, как у нее. – Мы могли бы начать в полдень, – говорила она с легким дрожанием в голосе. – Я англичанка и не сплю днем, но вы можете прийти и попозже, если вам так будет удобней. Я хочу написать вас еще до того, как вы станете ужасно знаменитым и вас захотят писать все подряд. Это было бы очень любезно с вашей стороны.

– О, какие они скромные, эти талантливые дети! – усмехнулся Гвидо. – Тонио, молодая синьора говорит с тобой…

– Вы собираетесь жить в Риме? – пробормотал Тонио.

Его голос прозвучал так слабо, что он не удивился бы, если бы она тут же осведомилась о его здоровье.

– Да, – ответила Кристина. – Здесь много чему можно научиться, много чего можно написать. – Тут выражение ее лица снова резко изменилось, и она добавила удивительно дружеским тоном: – Когда оперный сезон закончится, я, возможно, последую за вами, синьор Трески. Я стану одной из тех сумасшедших женщин, что сопровождают великих певцов по всему континенту. – Глаза ее были распахнуты, но лицо казалось озабоченным. – Может быть, я не смогу писать, не слыша вашего голоса.

Тонио страшно покраснел. И услышал сквозь оцепенение, как Гвидо громко расхохотался.

Но она была так молода и совершенно не понимала, как могут быть истолкованы ее слова! Она вообще не могла находиться здесь одна, без графини! Стоит только посмотреть на нее, на точеную фигурку, на округлости грудей, так жестоко стиснутых кружевным краем корсажа…

Он чувствовал, как полыхает лицо.

– О, это было бы просто чудесно! – воскликнул Гвидо. – Ты ездила бы с нами повсюду, и повсюду появлялись бы портреты кисти великой Кристины Гримальди, и твоя слава гремела бы по всей Европе. Скоро нас стали бы приглашать петь лишенные слуха или даже абсолютно глухие люди только потому, что им захотелось бы, чтобы ты увековечила их в масле или пастели!

Она засмеялась, чуть покраснев, и легонько тряхнула волосами. Ее белая шея была влажной, и кудряшки колечками прилипали к щекам.

– Графиня тоже ездила бы с нами, – с оттенком притворной скуки в голосе продолжал Гвидо, – и мы путешествовали бы все вместе.