Плач к небесам

И тогда, словно прочитав мысли Тонио, Беттикино неожиданно раскрыл объятия. На миг прижал юношу к себе и потом отпустил его.

Тонио, не помня себя, уже открыл дверь, но все же остановился, когда услышал, как за его спиной Беттикино обратился к Гвидо:

– Но ведь на самом деле это не первая ваша опера, а, маэстро? И где, кстати, вы собираетесь работать потом?

16

На приеме во дворце кардинала Кальвино, длившемся до самой зари, присутствовали сотни гостей. Представители древних римских фамилий, заезжие аристократы, даже люди королевской крови проходили по его просторным и ярко освещенным залам.

Кардинал лично представил Тонио многим и многим гостям, и в конце концов все эти бесконечные похвалы, восторженное перечисление самых разных моментов его исполнения, любезные приветствия и мягкие пожатия рук при всей своей приятности совершенно измучили Тонио. Он улыбался, когда слышал уничижительные замечания о Беттикино. Вне всякого обсуждения, Беттикино был для него великим певцом, и не важно, кто и что говорил по этому поводу.

Но на какое-то время Тонио заставил всех позабыть об этом.

Даже сам кардинал был поражен представлением. Улучив момент, он отвел Тонио в сторонку и попытался описать свои впечатления.

– Я думаю об ангелах, Марк Антонио, – сказал он со сдержанным изумлением в голосе. – Какие они? Какие у них голоса? И как вообще земное создание может петь так, как сегодня пел ты?

– Вы слишком великодушны, мой господин, – ответил Тонио.

– Разве я не прав, когда говорю, что это пение было неземным? Может, я чего-то не понимаю? Там, в театре, на какой-то миг они сошлись – мир духа и мир плоти, и из этого слияния возник твой голос. Я видел вокруг себя обычных земных людей. Они смеялись, пили вино, развлекались, как делают люди повсюду. И вдруг все застыли в абсолютном молчании, когда услышали, как ты поешь. Что это было, как не высочайший уровень их чувственного наслаждения? А может, это превратилось скорее в духовное наслаждение, которое на миг связало себя с чем-то земным?

Тонио любовался серьезностью кардинала. Совершенно очевидное восхищение, которое испытывал Кальвино, согревало его, и он чувствовал, что мог бы сейчас с радостью оставить всех этих людей, выпивку, сладкое полубредовое забытье вечера, лишь бы побыть наедине с его преосвященством и немного потолковать о подобных материях.

Но кардинал уже взял его за руку и отвел к гостям. Ливрейные лакеи распахнули двери бального зала, и Тонио с кардиналом предстояло потерять друг друга в толпе.

– Но ты кое-чему научил меня, Марк Антонио, – точно украдкой, быстрым шепотком признался Кальвино. – Ты научил меня любить то, чего я не понимаю. Теперь я уже не скажу тебе, что любить красивое и непостижимое – это тщеславие, а не добродетель. – И он поцеловал Тонио беглым официальным поцелуем.

Граф Раффаэле ди Стефано тоже выразил свои комплименты певцу и композитору, признавшись, что в прошлом опера не слишком привлекала его. Он постоянно находился неподалеку от Тонио и, хотя сам не слишком много с ним разговаривал, окидывал всех окружающих ревнивыми взглядами.

По мере того как бал продолжался, вид Раффаэле действовал на Тонио все более и более мучительно. Он так живо напоминал Тонио о той спальне, что временами граф начинал казаться ему созданием, которое вообще не должно одеваться, как остальные мужчины. Густые волосы на тыльной стороне запястий выглядели довольно нелепо под слоями кружев, и Тонио приходилось постоянно отводить глаза, ведь в противном случае он прямо сейчас оставил бы это собрание, уведя Раффаэле за собой.

Одно лишь обстоятельство огорчало его: отсутствие Кристины Гримальди.

Он повсюду искал ее. Он был уверен, что не мог ее пропустить, и терзался в догадках, почему она не пришла.

Ведь она была в театре, он видел ее! И он понимал, что прийти за сцену, конечно же, она не могла. Но почему ее не было здесь, в доме кардинала?

Самые отвратительные мысли приходили ему в голову. Тонио чувствовал, как проваливается в настоящий кошмар, стоило ему подумать о том, что она видела его одетым в женское платье. Но ведь он поклонился ей, увидев ее в ложе графини, и она вернула ему поклон и восторженно аплодировала маленькими ручками после каждой его арии, и он видел, видел ее улыбку, несмотря на разделявшую их пропасть!

Так где же была она теперь?

Но он не мог решиться спросить об этом Гвидо или графиню, постоянно находившуюся рядом с ним.