Плач к небесам

Затем он подписал письмо. Несмотря на столь странное содержание, адвокат засвидетельствовал его, глазом не моргнув, и то же самое сделал Гвидо.

Копия письма была отправлена Катрине Лизани, с просьбой немедленно переслать в Неаполь все личные вещи Тонио. Мальчик просил также узнать, можно ли выплатить небольшое приданое Беттине Санфредо, прислуживающей в кафе ее отца на площади Сан-Марко, с тем чтобы она могла найти достойного жениха.

После этого Тонио вернулся в монастырь, в котором они остановились, и в изнеможении упал на кровать.

Гвидо часто просыпался среди ночи и видел, что Тонио, полностью одетый, сидит на другом конце комнаты и ждет утра. А в начале ночи, до полуночи, мальчик иногда метался во сне и даже кричал, но потом просыпался, и его лицо становилось таким же безжизненным и непроницаемым, как всегда.

Понять, сколь велика его душевная рана, было невозможно, хотя временами Гвидо казалось, что он чувствует боль, которая скрывалась за внешне спокойным видом Тонио, застывшего в углу кареты. Даже когда Гвидо хотелось с ним заговорить, он не решался сделать это, и его на миг охватывало то же отчаяние, что он испытал той ночью в Ферраре. И в то же время он чувствовал себя униженным из-за того, что мальчик застал его плачущим и даже прямо спросил, не он ли был причиной слез маэстро. При этом Гвидо абсолютно забыл о том, что он не дал тогда Тонио никакого ответа.

Во Флоренции они забрали двух мальчиков, которых Гвидо оставил там до своего возвращения в Неаполь, и Тонио явно мешало их присутствие в карете. При этом он всю дорогу не отрывал от них глаз.

Но в Сиене он купил обоим мальчикам новые башмаки и плащи, а за столом заказал для них какие-то сласти. Они были застенчивыми, послушными мальчиками девяти и десяти лет, которые не осмеливались ни говорить, ни что-либо делать без указания. Однако было видно, что у младшего из них, Паоло, весьма веселый нрав. Он часто во весь рот улыбался Тонио, и тот поспешно отводил глаза.

Однажды Гвидо задремал, а проснувшись, увидел, что этот мальчик сидит рядом с Тонио. Шел дождь. Над мягкими темно-зелеными холмами полыхали молнии. С каждым ударом грома Паоло придвигался ближе и ближе к Тонио, и в конце концов Тонио, не глядя, приобнял его. Когда карету тряхнуло, его пальцы вцепились в ногу мальчика, чтобы удержать его, и было заметно, что его внезапно охватило какое-то сильное чувство. Но потом он закрыл глаза и свесил голову набок, словно шея у него была сломана. А карета продолжала трястись под теплым весенним дождем по дороге, ведущей в сторону Вечного города.

Тонио оказался совершенно равнодушен к мрачному величию Рима, но к тому времени, когда они добрались до Порто-дель-Популо, его напряженное внимание переместилось с двух мальчиков на Гвидо. При этом взгляд его нисколько не утратил своей тихой злобности. Он безжалостно и неотступно останавливался на Гвидо, фиксировался на его походке и манере сидеть, даже на темных волосах, покрывавших тыльную сторону его ладоней. В комнатах, которые они делили по ночам, Тонио нагло смотрел, как Гвидо переодевается, разглядывал его длинные и мощные на вид руки, могучую грудную клетку, широкие плечи.

Гвидо молча сносил все это.

Но постепенно начал раздражаться, хотя сам не знал, почему именно. Собственное тело не много значило для него. С малых лет он выступал на сцене консерватории, менял костюмы, гримировался, надевал самые разные одежды и маски, так что отлично изучил особенности своей внешности. Так, например, он знал, что широкая грудь позволяет ему неплохо смотреться в мужских ролях и что его огромные глаза выглядят сверхъестественными, стоит их хорошенько подкрасить.

Но нагота, пристальное разглядывание, изъяны – все это не значило для него ровно ничего.

И все же взгляд мальчика был таким дерзким и неотступным, что начал действовать ему на нервы. Как-то вечером, не в силах больше его выдерживать, Гвидо отложил ложку и в упор посмотрел на Тонио.

Он натолкнулся на остекленелые глаза и даже испугался, не лишился ли мальчик рассудка. Но потом понял, что Тонио так сосредоточился на разглядывании, что даже не заметил, когда Гвидо вернул ему взгляд. Словно маэстро был чем-то неодушевленным. Когда же глаза Тонио чуть ожили, то казалось, будто они следуют своему собственному маршруту: взгляд переместился на горло Гвидо. А может, на белый льняной галстук? Гвидо так и не понял. Теперь Тонио смотрел уже на его руки, а потом опять на глаза, словно маэстро был картиной.