Падение титана, или Октябрьский конь

— Мальчик прав, — сказал Лепид.

«Опять оскорбление! Мальчик! Ладно, ничтожество, мы и с тобой подождем. Придет день, и вы все будете называть меня правильно. Если, конечно, я позволю вам остаться в живых».

Луций Децидий Сакса и Гай Норбан Флакк уже перевезли восемь из двадцати восьми легионов через Адриатику в Аполлонию и, согласно приказу, двинулись на восток по Эгнациевой дороге, пока ландшафт не предложил им неприступную во всех отношениях территорию, где можно было остановиться и подождать остальных. С точки зрения Марка Антония, великолепный стратегический ход против Брута и Кассия. Они ведь пойдут на запад по той же дороге, и лучше бы не пустить их к Адриатике, да? Ну так хорошо закрепившиеся восемь легионов остановят любую армию, какой бы огромной она ни была.

Известия из провинции Азия были обрывочными и путаными. Кто-то утверждал, что освободители еще несколько месяцев никуда не пойдут, другие, наоборот, говорили, что вторжение вот-вот начнется. Брут и Кассий уже находятся в Сардах, их весенние кампании увенчались поразительными успехами, так зачем же им медлить? Время — деньги, особенно в случае войн.

— Нам надлежит перебросить через Адриатику еще двадцать легионов, — продолжал Антоний, — и это мы сделаем в два приема. У нас нет транспортов, чтобы перевезти сразу всех. Но все двадцать восемь легионов мне в наступлении и не нужны. Западной Македонии и Греции самим нужна помощь, поэтому мы возьмем с собой всю еду, какая есть.

— Очень мало, — проворчал Публий Вентидий.

— Я поведу семь оставшихся у меня легионов прямо в Брундизий по Аппиевой дороге, — сказал Антоний, не обращая внимания на замечание. — Октавиан, ты поведешь свои тринадцать легионов по Попиллиевой дороге вдоль западного побережья Италии, постоянно взаимодействуя со всеми военными кораблями, которые мы сможем отправить с тобой. Мне не хочется, чтобы Секст Помпей терся возле Брундизия, пока мы перевозим войска, значит, ты должен задержать его в Тусканском море. Я не думаю, что восточнее Сицилии его что-либо интересует, но также не хочу провоцировать его на ненужные мысли. Например, что ему будет легче восстановить себя в Риме освободителей, чем в Риме триумвиров.

— Кто поведет флот? — спросил Октавиан.

— Назначь ты.

— Тогда Сальвидиен.

— Хороший выбор, — одобрил Антоний.

И ухмыльнулся: «старики» — Кален, Вентидий, Карринат, Ватиний и Поллион — будут потрясены. Он пошел домой, к Фульвии, довольный ходом дел.

— Я не слышал ни одного протеста от сладкого мальчика, — сказал он, кладя голову ей на грудь и привольно раскидываясь на ложе.

Обед вдвоем. Пустячок, а приятно.

— Он что-то уж слишком уступчив, — пробормотала она, засовывая ему в рот креветку.

— Раньше и я так думал, но не теперь, дорогая. Мне с его стороны лет этак на двадцать обеспечен полнейший покой. Ох, он хитер, он себе на уме, несомненно. Но он не Цезарь, чтобы рискнуть всем при удобном случае. Октавиан — Помпей Магн, он решится атаковать только с преобладающим перевесом.

— Значит, он терпелив, — задумчиво уронила она.

— Но определенно не в том положении, чтобы бросить мне вызов.

— Интересно, а считал ли он когда-нибудь, что это уже возможно? — спросила она, громко чавкая. — О, устрицы великолепны! Попробуй.

— Когда пошел на Рим и сделал себя старшим консулом, ты хочешь сказать? — засмеялся Антоний и сунул в рот устрицу. — Ты права, очень вкусно! О да, он думал, что победил меня, наш сладенький мальчик.

— А я не уверена, — медленно проговорила Фульвия. — Октавиан идет своим странным путем.

— Я определенно не в том положении, чтобы перечить Антонию, — приблизительно в то же время сказал Октавиан.

Они с Агриппой тоже обедали, но сидя на твердых стульях по обе стороны небольшого стола с тарелкой хрустящих хлебцев, чашей с толикой масла и горкой обыкновенных вареных колбасок.

— А когда же ты намерен одернуть его? — спросил Агриппа.

Подбородок его блестел от жира. Большую часть дня он провел, играя в мяч со Статилием Тавром, и был очень голоден. Простая еда ему очень нравилась, но он не переставал удивляться, что и такой знатный аристократ, как его друг и покровитель, тоже любит простую еду.

— Я не скажу ему «фу», пока не возвращусь в Рим с ним на равных. Мое главное препятствие — его честолюбие, жадность. Он попытается присвоить все триумфальные лавры, когда мы побьем Брута и Кассия. О, мы их, бесспорно, побьем! Но когда обе стороны встретятся, мои войска должны внести в нашу победу столько же, сколько войска Антония. И поведу их я, — сказал Октавиан, трудно, со свистом дыша.