Чернее черного

— Насчет газона. Дебил редкостный. Даже не умеет включать газонокосилку.

— И что ты сделала?

— Сказала, чтоб валил ко всем чертям, и собираюсь позвонить им, нажаловаться.

— Что это был за мужчина?

— Тупой.

— Молодой, старый?

— Не знаю. Я не смотрела. Мокрый. В шапке.

Летом они колесили по сельской местности, окутанной ядовитыми парами пестицидов и гербицидов и сладкими облаками над золотыми полями рапса. Слезы ручьями из глаз, сухость и стянутость в горле; Эл роется в сумке в поисках леденцов с антисептиком. Осенью она видела полную луну, пойманную в сети футбольного поля, опухшую, с синяками на физиономии. Сидя в пробке, она смотрела, как женщина устало тащится с пакетами продуктов, сгибаясь под ветром. Она смотрела на гнилые деревянные балконы, на лондонские кирпичи с потеками сажи, на зимнюю плесень, покрывшую груду садовых кресел. Изгиб дороги, паузы у светофоров позволяли прикоснуться к чужой жизни, заглянуть в окна офиса, где мужчина в мятой рубашке прислонился к картотечному шкафу, такой близкий, как будто знакомый; пока фургон задом выезжает на дорогу, ты колеблешься, ты медлишь и за эти несколько секунд успеваешь сродниться с дядькой, скребущим лысину в освещенном проеме гаража.

В конце поездки приходится бороться со всякой ерундой, беспорядочно звенящей в эфире. Надо купить новый диван. Ты ужасно упрямая. Предполагается, что Моррис — своего рода привратник, он должен представлять духов, выстраивать их в очередь, прикрикивать, чтоб не смели говорить все разом. Но он, похоже, впал в длительную депрессию, с тех пор как они переехали на Адмирал-драйв. Все ему было не так, и он бросил хозяйку на растерзание двойникам Дианы и Элвиса, которые дразнили и мучили ее, а также всяким мелкотравчатым покойникам, которые врали, юлили и говорили загадками. Зрители задавали все те же набившие оскомину вопросы: например, есть ли секс в мире ином?

Хохотнув, она отвечала:

— Я знаю одну очень талантливую пожилую леди-медиума, и вот что она говорит: она говорит, в мире ином просто море любви, но никакого баловства.

Это вызывало смех. Зрители расслаблялись. Конечно, на самом деле они не надеялись получить ответ на этот вопрос. Но однажды, когда они вернулись домой, Колетт спросила:

— Ну так все же есть ли секс в мире ином? Мне плевать, что там говорит миссис Этчеллс, я хочу знать, что говоришь ты.

— У большинства не хватает частей тела, — ответила Эл. — Как отрезало. Но есть исключения. Некоторые, довольно гнусные, духи представляют из себя, ну, одни гениталии. Другие, те просто… те любят смотреть, как мы это делаем.

— Что ж, значит, от нас им веселья не много, — заключила Колетт.

Зимой с пассажирского сиденья Эл глядит на освещенные окна школы. К стеклам прикреплены детские рисунки, они смотрят в класс, но Эл видит спины треугольных ангелов с треугольными, обсыпанными блестками крыльями. Прошли недели после Рождества, новый год давно наступил, а картонные звезды все свисают с окон, и полиэтиленовые снежинки равнодушно и бессмысленно падают между стекол. Зима и опять весна. На А12, по направлению к Ипсвичу, бурно цветут фонари, их оболочки трескаются, они раскрываются, словно стручки, и из металлических чашечек лучи света бьют в небо.

Однажды, ранней весной, Элисон выглянула в сад и увидела Морриса, забившегося в дальний угол, — он рыдал или притворялся, что рыдает. Сад не нравился Моррису по следующей причине: если выглянуть в окно, то не увидишь ничего, кроме травы и забора, ну и самого Морриса, конечно.

Они заплатили лишку, чтобы задний двор смотрел на юг. Но в то первое лето свет бил в стеклянные двери, и им пришлось повесить тюль, чтобы спастись от солнца. Моррис проводил дни, обмотавшись этими занавесками, ему было плевать, светит на него солнце или яркая луна. После визита идиота в шапке они купили собственную газонокосилку, и Колетт, причитая, подстригала лужайку; но в клумбах копаться я не собираюсь, заявила она, и ничего сажать не буду. Эл сперва смущалась, когда соседи останавливали ее, предлагали вырезки из журналов о разбивке сада и советовали телепередачи со знаменитыми садоводами, которые ее, несомненно, заинтересуют. Они считают нас паршивыми овцами, думала она; мало того что извращенки, так еще и не соорудили ни пруда, ни даже веранды. Моррис жаловался, что приходится проворачивать свои гнусные делишки у всех на виду. Приятели, говорил он, смеются над ним, кричат: «Ать! Ать! Ать! Моррис на параде! Марш левой, марш правой… Выйти из строя, Моррриссс, пошел, блин, вкалывать на кухне и лизать дамам туфли».