Меррик

Олеандры пока не расцвели и представляли собой просто мощный вечнозеленый кустарник, зато другие цветы разрослись чрезвычайно, особенно алый африканский гибискус и пурпурная алтея на жестких стеблях, а еще белые каллы с восковыми остроконечными листьями.

Магнолии, о которых я почти забыл, чрезвычайно разрослись за последнее десятилетие и теперь застыли, словно грозные часовые, по обе стороны парадного крыльца.

Луи терпеливо стоял, разглядывая через решетчатую ограду зеркальные стекла парадных дверей, но было видно, что он до безумия взволнован. Дом был погружен во тьму, если не считать передней гостиной – той самой комнаты, где много лет назад стоял гроб Большой Нанэнн. Я уловил мерцание свечей в передней спальне, но сомневаюсь, что глаз смертного смог бы его разглядеть сквозь задернутые шторы.

Мы быстро вошли в ворота, миновали зловеще шуршащие кусты, поднялись по ступеням и позвонили в колокольчик. Откуда-то из глубины дома донесся тихий голос Меррик:

– Входите.

Мы оказались в полутемном вестибюле. Полированный пол был устлан огромным китайским ковром с ярким современным рисунком, под потолком в темноте виднелась новая хрустальная люстра, массивная и словно сделанная из множества резных льдинок.

Я провел Луи в гостиную, где нас ожидала Меррик. В простом платье из белого шелка она спокойно сидела в одном из старых кресел красного дерева. Приглушенный свет от торшера падал на нее мягким потоком.

Взгляды наши встретились, и я почувствовал, как мною овладевает страсть. Я почувствовал, что должен каким-то образом сообщить ей, что оживил в памяти наше с ней прошлое и поделился им с тем, кому безгранично доверяю. Мне захотелось, чтобы она знала: я люблю ее, как прежде.

Но ей следовало понять и другое: мне абсолютно не понравились видения, которые она недавно на меня наслала, и если навязчивый черный кот – тоже дело ее рук, то это отнюдь не смешно!

Наверное, Меррик все поняла, ибо, пока мы с Луи пересекали комнату, я заметил на губах своей возлюбленной легкую улыбку.

Я собирался было сообщить ей, какое зло причинило мне неуместное колдовство, но что-то меня удержало.

А если быть откровенным, меня остановило выражение, появившееся на лице Меррик, когда она взглянула на Луи, вышедшего на свет.

Внешне она осталась такой же, как и всегда, и все же что-то в ней переменилось.

Больше всего меня удивило, что она даже поднялась навстречу Луи. Видимо, потрясение было слишком сильным.

Только тогда до меня дошло, как изысканно выглядел Луи в прекрасно сшитом костюме из тонкой черной шерсти и в кремового цвета шелковой рубашке с красным галстуком, закрепленным маленькой золотой булавкой. Даже туфли, начищенные до совершенства, сияли как новые, а густые черные вьющиеся волосы были тщательно расчесаны и аккуратно уложены. Но наибольший блеск его облику придавали, разумеется, тонкие черты лица и лучезарные глаза. Мне не нужно повторять, что глаза у него зеленые, потому что цвет в данном случае не играл абсолютно никакой роли. Важно было другое: благоговейное выражение, с каким он взирал на Меррик, и то, как его красиво очерченные губы утратили скорбный изгиб.

Он и раньше видел Меррик и все же не был готов к встрече со столь интересной и привлекательной особой.

А она, в белом шелковом платье с острыми плечами, тонким пояском и широкой юбкой, выглядела чрезвычайно соблазнительно. Длинные волосы на этот раз были зачесаны назад и убраны под кожаный берет. На шее поверх платья сияло то самое жемчужное ожерелье в три нити, которое я подарил ей в далеком прошлом, серьги в ушах и кольцо на безымянном пальце правой руки тоже были с жемчужинами.

Я подробно перечисляю все детали, потому что в ту минуту искал в них утешение, ибо меня сразило полное отсутствие внимания со стороны этих двоих: они произвели столь сильное впечатление друг на друга, что я для них уже не существовал. Я даже побледнел от унижения. Меррик как зачарованная смотрела на Луи. А в его благоговейном к ней отношении не приходилось сомневаться.

– Меррик, дорогая моя, – тихо произнес я, – позволь мне представить Луи.

С таким же успехом я мог бы бессвязно бормотать любую ерунду: она не услышала ни одного моего слова и лишь безмолвно смотрела на гостя. Взгляд ее был исполнен восторга, а на лице застыло то соблазнительное выражение, каким до сих пор она одаривала только меня.

Старательно пытаясь скрыть обуревавшие ее чувства, Меррик порывисто протянула Луи руку.