Свободу медведям

Эрнст Ватцек-Траммер в восторге — за его здоровье пьет и его целует образованный человек, как он понимает. Во время исполнения «Фолькслинда» он испытывает настоящие мучения. Его голова почтительно передается по кругу; она переходит из руки в руки, теряя по пути жир и, отчасти, блеск.

Окна погребка заиндевели. Кто-то предлагает план полета орла — подвесить его и раскачать на балюстраде Святого Михаила. Если подвесить его именно у Святого Михаила, то тогда Шушниг сможет его увидеть. Тут же предлагаются подтяжки. Похоже, орел не против, но мой дед решительно возражает.

— Господа! — говорит он и протягивает обратно широкую пару красных подтяжек. — Прошу вас, господа! — Он обводит взглядом раскрасневшиеся лица собравшихся мужчин, придерживающих брюки руками. — С нами моя дочь, — произносит он и ласково приподнимает лицо моей матери к толпе.

Пристыженные, патриоты отступают, а орел избегает неминуемого болтания в воздухе — опасного полета на связанных в единый жгут подвязках, как тугих, так и изрядно растянутых.

Эрнст Ватцек-Траммер беспрепятственно добирается до такси Зана. По совету моего дедушки он накалывает на клюв винную пробку, чтобы не поранить кого-нибудь по дороге. Так, с пробкой на слегка погнутом клюве, он забирается в такси, где садится на заднее сиденье и обнимает моего деда и мать, а Зан везет их через Михаэлерплац, под смятыми простынями, прославляющими Шушнига, и далее по улочкам с кофейнями за пределами Грабена.

Выкриками и сигналами клаксона Зан провозглашает появление Австрии.

— Кавк! Кавк! — выкрикивает он. — Наша страна свободна!

Но усталые ротозеи, мрачно сидящие за своим кофе и глазеющие на улицу сквозь проделанные в заиндевевших стеклах глазки, почти не обращают на это внимания. Они уже устали от чудес. Это всего лишь огромная птица на заднем сиденье такси.

Их ждет моя бабушка — книга открыта, чай остыл. Когда она видит, как в ее кухню вводят орла, она поворачивается к деду с таким видом, будто он привел в дом домашнее животное, которое они не в силах прокормить.

— Господи, вы только посмотрите на него! — выговаривает она деду. — И твоя дочь туда же.

— Кавк! — произносит орел.

— Что он хочет? — спрашивает бабушка Зана. И деду: — Надеюсь, ты его не купил, а? И ничего не подписывал?

— Это австрийский орел! — гордо провозглашает дед. — Прояви к нему уважение!

И бабушка внимательно смотрит на птицу, без особого, впрочем, уважения; она пытается разглядеть, что там за глазными отверстиями.

— Фрау Мартер, — обращается к ней орел. — Я Эрнст Ватцек-Траммер из Хикинга.

— Настоящий патриот! — восклицает дед, похлопывая орла по плечу. С него сыпятся перья; кажется, они будут сыпаться вечно.

— Мутти, — говорит Хильке. — Он сам смастерил свой костюм.

И бабушка осторожным жестом касается перьев на груди орла.

А дед тихо говорит:

— Это мой последний разгул, мутти. К тому же за нашей дочерью был надлежащий присмотр.

— О да, совершенно верно, — подтверждает Зан и похлопывает орла.

А дедушка печально добавляет:

— О, это последний разгул и Австрии, мутти! — И он преклоняет колена перед орлом.

Эрнст Ватцек-Траммер зажимает руками уши, дрожит перьями и начинает плакать, всхлипывая в клюв.

— Кавк! Кавк! — говорит Зан, все еще веселый, но орлиный шлем сотрясается от рыданий.

— О, хватит! — восклицает дед. — Не надо плакать. Вы такой замечательный патриот, верно? Ну, будет, будет… мы ведь так чудно провели вечер. А Зан собирается отвезти вас домой.

— О, бедняжка, — вздыхает бабушка.

И они все вместе провожают орла до такси.

— В вашем распоряжении все заднее сиденье, — говорит Зан.

— Сними ему голову, — просит дед. — Как бы он не захлебнулся.

А Хильке выговаривает отцу:

— Это ты во всем виноват, старый ты пессимист.

— Всезнайка! — ворчит бабушка.

Но дед захлопывает дверцу машины и регулирует воображаемое движение на пустынной улице. Он подает сигнал Зану, что тот может спокойно выезжать.

Зан проезжает сквозь тишину вымерших окраин города: Хадик, Санкт-Вейт и Хёттельдорф — Зан может только гадать, призраки прошлого и нынешние духи рады или нет приветствовать Священную Римскую империю в лице Гитлера?

А тем временем орел на заднем сиденье разбирает себя по частям. К тому времени, когда Зан находит темную ферму, которая прячется за ярким светом спящего курятника, в зеркале заднего обзора он видит взъерошенного пожилого человека, который плачет, а по всему салону летают перья.