Гламорама

Словно в ответ на эту реплику сверху слышен крик Джейми.

Даже в полумраке элегантной ванной комнаты, которой пользовались Брюс Райнбек и Тамми Девол, видно, что ванна до краев полна темно-красной водой. Лицо Тамми, плавающей в ней, имеет голубоватый оттенок, глаза ее закатились, белки пожелтели. Наше внимание должна также привлечь разбитая бутылка пива Amstel Light, стоящая на краю ванны, и следы, оставленные брызнувшей из ее вен кровью на покрытых кафельной плиткой стенах. Запястья Тамми распороты до кости, но даже это ей показалось «мало», потому что она умудрилась каким-то образом распороть себе еще и горло.

(но ты замечаешь, что разрез слишком глубок, ты понимаешь, что она не могла сделать его сама, но ты не можешь сказать ничего определенного, потому что эту сцену снимали без тебя, и ты знаешь, что существует еще один сценарий, в котором тебя нет среди действующих лиц, и ты слишком хорошо все это понимаешь.)

и запах стоит такой, какой, по моим представлениям, и должен стоять в комнате сверху донизу залитой кровью, а Джейми кричит так громко, что почти невозможно привести в порядок мысли, сделать соответствующие выводы, принять полагающуюся позу, к тому же я чувствую, что у меня перехватывает дыхание.

Самое важное — это то, о чем ты даже не догадываешься…

Два реквизитора в респираторах расталкивают нас и извлекают обнаженное тело Тамми из ванны, причем ее запястья и шея выглядят так, словно их разворотило изнутри, и огромный пурпурный фаллоимитатор выпадает из ее влагалища и с плеском падает обратно в кровавую воду. Я не могу оторвать взгляда от кольца в ее пупке.

Джейми выскакивает из ванной комнаты и падает в объятия Бентли. Она бьется, обнимает его, затем снова отталкивает. Она подносит руку ко рту. Ее лицо красное, как будто она стояла рядом с огнем.

В углу спальни Бобби беседует с режиссером. Оба они почти неподвижны, только время от времени кивают головой.

Джейми вырывается из рук Бентли и, едва держась на ногах, направляется к спальне Тамми, но ей не дает пройти еще один реквизитор в респираторе, который выносит пропитанный кровью матрац в коридор, чтобы затем вытащить его во двор и сжечь там.

Джейми в ужасе взирает на залитый кровью матрац — на его реальность, а Бентли удерживает ее, и тогда она кидается на кровать Тамми, и Бентли падает вместе с ней, и она кричит, хватает с ночного столика сценарий и швыряет им в режиссера и Бобби. Затем она начинает бессмысленно молотить кулаками подушку. Ее крики становятся громче, словно она пытается импровизировать на заданную тему.

Бобби смотрит на Джейми, но видно, что думает он о чем-то другом. Он смотрит безучастно, слушая то, что говорит ему режиссер, в то время как Джейми царапает ногтями свое лицо, издавая какие-то булькающие звуки, и выкрикивает какие-то слова в адрес любого, кто обращает на нее внимание.

Я не могу вымолвить ни слова, у меня отнялись все рефлексы. Я протягиваю руку, чтобы схватиться за что-нибудь и не упасть, а камеры внимательно следят за нашими движениями, фиксируя их на пленке.

Бобби бьет Джейми по щекам, а Бентли удерживает ее.

— Всем на все наплевать, — говорит Бобби. — По-моему, мы об этом договаривались.

Джейми издает какие-то невоспроизводимые звуки.

— По-моему, мы об этом договаривались, — повторяет Бобби. — Ты меня понимаешь? Всем на все наплевать.

Он снова бьет ее по щекам, теперь сильнее. На этот раз она замечает пощечины и смотрит на Бобби.

— Твоя реакция бессмысленна. Она бесполезна и непонятна никому из присутствующих. Мы же договаривались, что всем на все наплевать.

Джейми молча кивает головой и вдруг, когда уже кажется, что она совсем успокоилась, она впадает в бешенство. Бентли пыхтит от усилия, пытаясь совладать с ней, но при этом он истерически смеется, и тогда кто-то из съемочной группы начинает легкомысленно рассуждать: «Никто не был в состоянии спасти ее». Я стараюсь незаметно выскользнуть в дверь, мне кажется, что, если я перестану видеть этот кошмар, он исчезнет, я хочу стать невидимым, одновременно внезапно отдавая себе отчет в том, что Джейми покупала в аптеке хальцион вовсе не для Тамми, а для себя.

17

Полночь, я пью «Absolut» из пластмассового стаканчика, вырядившись в черный костюм Prada и туфли Gucci, глотаю таблетки ксанакса одну за другой, а в руке у меня — дымящаяся сигарета. Вечеринка проходит в огромном новом «Virgin Megastore», и спонсирует ее, вероятно, Томми Хильфигер: посередине возвышается сцена, судя по всему, ожидаются группы, над сценой висит растяжка Amnesty International, и намечается неизбывный благотворительный концерт (хотя сейчас на сцене никого нет и из порталов гремит «Hazy Shade of Winter» в исполнении Bangles), а в зале наблюдаются многочисленные вспышки враждебности. Я вижу вокалиста из Verve, я вижу двух участников Blur в старинных кроссовках, я вижу Андре Агасси, Уильяма Херта и троих из Spice Girls, и повсюду толкутся какие-то люди с гитарами, я вижу первых негров с того момента, как я приехал во Францию, а также кучу крутых перцев из Голливуда (или почти полное отсутствие крутых перцев из Голливуда — все зависит от уровня амбиций), и повсюду подносы, на которых — крохотные крекеры с мякотью устриц, шашлыки из опоссума на бамбуковых шпажках, мясо креветок в виноградных листьях, огромные блюда, заваленные щупальцами осьминога, обвитыми вокруг пучков петрушки, но у меня кусок в горло не лезет, и я оглядываюсь в поисках кожаной софы, на которую можно рухнуть, потому что я никак не могу определить, то ли этим людям на все на свете наплевать, то ли они просто ужасно скучают. В любом случае эмоции их заразны. Если они не перешептываются или не прячутся от кого-то, то постоянно отмахиваются от невидимых мух. Я здороваюсь со всеми. Я следую ремаркам сценариста. Это жуткая вечеринка, на которую явились сплошные монстры. Она кажется не совсем настоящей, словно отражение в зеркале.