Пляж

— Пока он будет дышать, он не умер.

— Ладно… — Я напряженно раздумывал секунду-другую. — А что если мы перекроем ему дыхание? Мы можем заткнуть ему рот. Всего на пять минут…

— Нет.

— Тебе не придется этим заниматься. Я все сделаю. Можешь подержать его за руку или что-то в этом роде. Так будет лучше для него.

— Заткнись, Ричард! — резко оборвал меня Джед, повернув голову и впервые взглянув на меня.

Но как только он посмотрел на меня, выражение его лица смягчилось. Я снова прикусил губу. Мне не понравилось, что Джед заорал на меня.

— Послушай, сказал он. — Христо, скорее всего, умрет вечером, и я отправлюсь с тобой.

— Но…

— Почему бы тебе не уйти отсюда? Думаю, Сэл не понравится, что ты здесь.

— Да, но…

— Загляни ко мне перед отъездом.

Я вздохнул. Джед повернулся к Христо. Я задержался еще на минуту, а потом вылез из палатки.

Здесь я увидел, как Кити торопливо идет к Хайберскому проходу с чем-то мокрым и непонятным в руках. Когда он возвращался, я спросил, что он делает.

— Вытаскиваю из кастрюль марихуану, — объяснил он, вытирая майкой покрытую чем-то липким грудь. От него исходил запах лимонной травы, и у него дрожали руки.

— Что?

— Я вынужден был этим заняться. Трава всплыла на поверхность. Грязнуля сразу бы ее заметил. Но варево кипело почти час, поэтому…

— Твои шорты, — сказал я.

— Шорты?

— Ты испачкался овощами. Сходи переоденься.

Его взгляд скользнул вниз.

— Черт!

— Просто сходи и переоденься. Это же не проблема.

— Иду.

Прежде чем он успел вернуться, площадка постепенно начала наполняться обитателями лагеря. Песни, смех, все держатся за руки. До начала Тэта оставалось совсем немного.

Потчентонг

Найдите зеленый кокос и, не срывая его, сделайте у его основания небольшой надрез. Под местом надреза подвесьте фляжку, чтобы собрать капающее молоко. Потом оставьте фляжку повисеть еще несколько часов. Когда вы вернетесь, то обнаружите, что молоко забродило, и если вы выпьете его, то прибалдеете. Великолепный фокус. У питья неплохой вкус, немного приторный, но все равно неплохой. Я удивился, что раньше его не пробовал.

Благодаря стараниям наших огородников, перед каждым из нас стояла чаша из кокосовой скорлупы, наполненная пивом кустарного производства.

— Пей залпом! — кричал Багз. — Пей до дна! — Шипучий напиток лился по подбородкам на грудь. Франсуаза смотрела на Кити, Этьен — на меня, и мы пролили пива больше остальных.

Багз первым осушил свою чашу и ударом ноги отправил ее в джунгли, как будто она была футбольным мячом. Чертовски больно, наверное: все равно что ударить по обрубку дерева. Но идея всем понравилась, и многие повторили его затею. Вскоре площадка заполнилась скачущими обитателями лагеря, которые хватались за ноги от боли и хохотали, как сумасшедшие.

— Прыгают, как больные, — сказал я Кити, но он не понял шутки.

— Сэл все время смотрит на меня, — прошептал он. — Она что-то подозревает. Мне что, тоже отфутболить кокос? А если я сломаю ногу? Ты оставишь меня зде… — он оборвал себя на полуслове, подбросил кокос и ударил по нему ногой. Лицо его исказилось от боли, и он заорал громче остальных.

— Готово, — облегченно вздохнул Кити. — Она все еще смотрит на меня?

Я покачал головой. Она вообще на него не смотрела.

Когда Жан принялся разносить выпивку по второму кругу, я перебрался туда, где стояли Франсуаза с Этьеном. Отчасти я поступил так, чтобы избавиться от Кити, нервозность которого в моем присутствии лишь усиливалась. Наверное, своим видом я настраивал его на мысли о нашем плане.

Франсуаза разыгрывала великолепное представление. Если она и испытывала внутреннее напряжение, то внешне ничем не выдавала себя. Со стороны казалось, что она на все сто прониклась духом празднества. Когда я подошел, она крепко обняла меня, поцеловала в обе щеки и громко сказала:

— Здесь все так замечательно!

Я мысленно поздравил ее. Она даже чуть глотала слова, но никогда не переигрывала. Она все делала как нужно.

— А ты можешь поцеловать и меня тоже? — спросил Джессе, толкнув одного из плотников.

— Нет, — с глупой улыбкой ответила Франсуаза. — ты слишком безобразен.

Джессе прижал одну руку к сердцу, а другую — ко лбу:

— Я безобразен! Я слишком безобразен для поцелуя!