Секретарь обкома

— А я их всех зарублю!

Александр с удивлением обернулся на этот звонкий голос. Конечно же, и он уже там! В ребячьей толпе стоял и на равных правах принимал участие в дискуссии Павлушка. Плотные мамы в шубах свободно катались на ледяной дорожке одни.

Он стал думать об этих мамах: кто они, чем занимаются, кто их мужья? Сашенька была совсем не похожа на таких, слоняющихся без дела, ищущих хоть какого-нибудь занятия. У Сашеньки дел всегда было хоть отбавляй. Она изучала два языка, она была активисткой в профсоюзной организации, отвечала за культурно-массовую работу-Ее постоянно приглашали в райком комсомола, — с путевками райкома она ездила по заводам читать лекции. И очень сердилась, когда Александр говорил, что так нельзя, надо же и для дома оставить время, с Павлушкой почаще заниматься. «Вот стану старой, — говорила она, — вот тогда и буду сидеть целый день дома». — «И так старуха; — поддразнивал Александр. — Смотри, усищи какие растут»-. — «Тебе смешно, тебе смешно, — чуть не плакала Сашенька, — а ведь они и вправду растут! Что я с ними буду делать? Ну что, что, что? Стану, как дура, усатая!» Он, смеясь, утешал ее, говорил, что у всех женщин, которые оставили след в истории, непременно были усы. «Я не хочу оставлять следов! Пусть мне делают операцию. Я не могу с усами!» Усами и усищами она называла несколько смешных и трогательных волосков, которые едва можно было разглядеть над уголками ее губ. Эти волоски были самым убийственным оружием против нее. Она их очень стеснялась. «Сашка, Сашка… — думал Александр, замерзая на скамейке. — Неужели ничто уже и не вернется больше?» — «Ты молодой, ты должен жить! — слышал он голос Юлии. — Она тебе во всем поможет. Такие встречаются раз в столетие». — «А такие, как Сашенька, встречаются, может быть, и ещё реже», — ответил он мысленно на эти вновь услышанные слова и окликнул Павлушку.

Василий Антонович уже был дома, когда они вернулись с гулянья.

— Ну как у вас в цехе? — поинтересовался Василий Антонович. Он задавал этот вопрос почти каждый день.

— Все идет, как надо, папа. Привезли новое оборудование. Монтируем. Развернулся ремонт старого. Через месяц, не позже, цех вступит в строй.

— Целых полтора месяца простоя! Огромные потери.

— Твой Николай Александрович виноват.

— Знаю, знаю. Хватит, тебе об этом!

— Конечно, о неприятном — всегда: «Хватит!».

— Шурик, — сказала София Павловна, — дай отцу спокойно покушать.

— Пусть ест. Дело не в этом. Народ у нас очень зол против Суходолова. К нам приезжал Владычин, мы ему говорили, что так легко с этим разделаться нельзя, что надо, чтобы бывший директор ответил перед коллективом… Владычин говорит…

— Меня не интересует, что там говорит твой Владычин, — сухо перебил Василий Антонович. — Владычин — это ещё не истина в высшей инстанции. Он молод и горяч.

— Он умный и принципиальный. Если он ошибается, он на ошибке настаивать не станет. Из ложной амбиции в бутылку не полезет. Но если он не ошибается, если прав, он…

— Слушай, ты мне, кажется, читаешь морали. Иди к чертям! — перебил Василий Антонович довольно зло.

— Нет, я к чертям не пойду! А вот ты, если будешь так говорить: «молод, горяч!», ты можешь оступиться, отец. Это стариковское брюзжание типа: «Да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя. Богатыри, не вы!» А ты хорошо знаешь молодежь?

— Не хуже тебя.

— Хуже, хуже, хуже! Ты с молодежью не общаешься. Разве только с секретарем обкома комсомола, с Петровичевым. Он, кстати, замечательный парень. Он приезжает иногда на комбинат. Молодежь его очень любит. Веселый, говорит горячо, интересно, не по бумажке. Но и его, я уверен, ты неважно знаешь. Вызовешь, поднака-чаешь, и иди, Сережа Петровичев, действуй на свое усмотрение. А хочешь, я тебя познакомлю с молодежью поближе, хочешь?

— Как же это, например?

— Возьму да и приведу к тебе из цеха человек двадцать. Поговори с ними по душам. Или сам приди к нам.

— Ты меня этим не очень напугал. Будем иметь в виду такое мероприятие.

— Видишь, мама, ты заступаешься за отца. А посмотри, какой он стал. С молодежью встретиться, поговорить — это для него мероприятие!

— Пошел вон, Шурка! — рассердилась София Павловна.

— Да это я прекрасно знаю, ещё с таких вот пор, — Александр показал рукой на полметра от пола, — что поддержки я у тебя не найду против отца, так же, как и у него против тебя. У вас с ним круговая порука, рука руку моет, один за другого горой стоите, даже когда и неправы.