Мэйфейрские ведьмы

Однажды Майкл назвал Калифорнию чересчур стерильной – и был прав. Тому, кто провел там всю жизнь, трудно представить, что есть на свете иные места, где каждый звук, каждый цвет наполняют душу радостью, где все запахи сродни волшебному дурману и где воздух кажется живым, самостоятельно дышащим существом.

«В своей профессии, – размышляла Роуан, – я постоянно имела дело с внутренним миром – миром внутренних органов и полостей. И только в комнатах, где в ожидании исхода операции плакали, смеялись и перешептывались между собой целые кланы родственников моих пациентов, доводилось мне сталкиваться с внутренним миром совсем иного рода – основанным на духовном единении многих и многих поколений одной семьи».

«Ты хочешь сказать, что Элли никогда не упоминала имени своего отца? Что она не рассказывала тебе ни о Шеффилде, ни о Райене, ни о Грейди, ни о…»

На все подобные вопросы ответ у нее был один: «Нет».

А ведь сама Элли приезжала сюда. И присутствовала на похоронах тети Нэнси (одному Богу известно, кто такая эта тетя Нэнси), а после церемонии вместе с другими сидела в том же ресторанчике. «Вот наша дочь. Она врач», – с гордостью говорила она, показывая им фотографию Роуан, которую всегда носила с собой в сумочке. Незадолго до смерти – в то время она уже постоянно находилась под действием наркотических препаратов – Элли произнесла несколько слов, смысла которых Роуан не поняла: «Как бы мне хотелось, чтобы они позволили мне вернуться домой… Но они не могут… Не могут…»

Родственники проводили Роуан до отеля. Но едва она поднялась в номер, чтобы принять душ и переодеться, горечь накатила такой волной, что не осталось сил не только подумать, но даже разрыдаться. Да, наверное, многие из них с радостью готовы были освободиться от всего этого, вырваться из гигантской паутины кровных уз и общих воспоминаний. Но Роуан с трудом могла представить себе, как такое возможно.

Впрочем, это лишь одна сторона проблемы – приятная: объятия, обещания, беседы…

Но что ждет ее там, за порогом дома? Какие истины откроются перед ней? Получит ли она ответ на один из главных вопросов – узнает ли наконец имя своего настоящего отца? Ибо никто из них не смог – или не пожелал? – его назвать: «Карлотта сама скажет… Спроси лучше у нее…»; «… Я был слишком мал, когда ты родилась…»; «Честно говоря, папа никогда не упоминал…».

С того места, где она сейчас стояла, Роуан не могла видеть террасу, на которой, если верить их рассказам, мать провела последние тринадцать лет своей жизни. О чем она думала, что чувствовала?…

«Мне кажется, она не испытывала страданий…» – вспомнились вдруг чьи-то слова.

Что ж. Остается только толкнуть створку ворот, войти и подняться по мраморным ступеням к двери особняка, которая специально для нее оставлена полуоткрытой. А почему бы и нет? Желание познать все темные тайны, которые хранил этот дом, достигло такого накала, что Роуан забыла даже о Майкле. Да и разве мог он помочь ей в таком деле?

И вдруг, словно в полусне, Роуан увидела, что свет внутри стал ярче и в проеме возник силуэт пожилой женщины.

– В конце концов, войдешь ты или нет, Роуан Мэйфейр? – Низкий голос звучал твердо и отчетливо, в нем явственно слышался ирландский акцент.

Она толкнула створку ворот, но та едва подалась. Кое-как протиснувшись в щель, Роуан медленно поднялась по скользким ступеням и оказалась на площадке перед входом; старые доски слегка прогибались под ее ногами. Карлотты у двери уже не было, но, войдя в холл, Роуан увидела в дальнем его конце неясную фигуру, смутно вырисовывавшуюся на фоне света, лившегося из какого-то просторного помещения.

Она направилась в ту сторону, миновала высокую лестницу на второй этаж. Там, наверху, все тонуло во мраке и разглядеть что-либо было невозможно. Чуть дальше, справа, располагалась гостиная. Свет уличных фонарей, падавший внутрь, окрашивал ее в мертвенно-белые тона, отражался от пола и мебели.

Дверь слева была плотно прикрыта. Пройдя мимо нее, Роуан очутилась в полосе света и, наконец, вошла в большую комнату, оказавшуюся столовой.

На овальной формы столе стояли две свечи, и пляшущие язычки их пламени позволяли, как ни странно, достаточно хорошо рассмотреть внутреннее убранство и настенную роспись, изображавшую какие-то сельские пейзажи: огромные дубы, свисающие сверху плети мхов, изрезанные бороздами поля.

Когда Роуан оглянулась, холл показался ей непомерно длинным, а входная дверь в противоположном его конце чересчур огромной – создавалось впечатление, что она занимает всю поперечную стену.