Мэйфейрские ведьмы

Она перевела взгляд на сидевшую у стола женщину. На фоне темных стен густые волнистые волосы, обрамлявшие лицо Карлотты, казались ослепительно белыми, а в круглых стеклах очков зловеще отражались красные пятна горевших свечей.

– Садись, Роуан Мэйфейр, – пригласила она. – Мне предстоит поведать тебе о многом.

Не то из упрямства, не то из безграничного любопытства Роуан еще раз медленно обвела взглядом комнату. Бархат портьер заметно потерся, а кое-где зиял дырами; ковер на полу во многих местах давно утратил ворс, и теперь там отчетливо были видны нити основы; от матерчатой обивки стульев с резными спинками исходил запах застарелой пыли – впрочем, этим запахом, казалось, было пропитано здесь абсолютно все.

Но к нему примешивался и другой аромат, пробудивший в Роуан воспоминания о лесе, о ярком солнце и, как ни странно, о Майкле, – восхитительный аромат старого, прогретого за день дерева. Майкл, опытный столяр-краснодеревщик, понял бы ее сейчас как никто. Особую прелесть этой смеси запахов придавал и слабый аромат восковых свечей.

Люстра под потолком не горела, но в гранях ее хрустальных подвесок причудливо преломлялись отблески света.

– Она требует слишком частой смены свечей, – объяснила Карлотта. – А я уже слишком стара, чтобы забираться так высоко. Да и Эухения тоже. – Она коротко кивнула головой куда-то в сторону.

Роуан вздрогнула и обернулась. Только сейчас она заметила в темном дальнем углу призрачно вырисовывающуюся фигуру чернокожей служанки с коротко стриженными волосами и желтоватого оттенка глазами. Женщина стояла в густой тени, поэтому разглядеть какие-либо детали было практически невозможно. Роуан видела только заляпанный пятнами передник и сложенные на нем руки.

– Ты можешь идти, милая, – обратилась к служанке Карлотта. – Если, конечно, моя дорогая родственница не пожелает чего-нибудь выпить. Но у тебя ведь нет такого желания, Роуан? Или я ошибаюсь?

– Нет-нет, спасибо, мисс Мэйфейр, мне ничего не нужно, – поспешила отказаться Роуан.

– Зови меня Карлоттой или Карл – как тебе удобнее. Слишком много среди нас мисс Мэйфейр.

Старая негритянка обогнула стол, прошла мимо камина и скрылась за дверью, ведущей в холл. Карлотта проводила ее взглядом, словно, прежде чем продолжить разговор, хотела убедиться в том, что они с Роуан остались одни.

Неожиданно послышавшийся шум показался Роуан знакомым, хотя она никак не могла сообразить, что именно могло его вызвать. Потом раздался лязг захлопывающейся двери и следом – глухой рокот мотора, как будто некая машина в глубине дома тащила что-то очень тяжелое.

– Это же лифт, – прошептала Роуан.

Карлотта внимательно прислушивалась к доносившимся извне звукам. В обрамлении пышных волос ее изрезанное морщинами лицо показалось Роуан сморщенным и слишком маленьким. Тихий щелчок остановившегося лифта вывел старуху из оцепенения, она повернулась и жестом указала Роуан на стул, одиноко стоявший возле длинной стороны стола.

Роуан прошла и заняла предложенное место, спиной к выходившим в сад окнам. Чуть повернув стул, она оказалась лицом к лицу с Карлоттой, а когда подняла взгляд повыше, то увидела еще один пейзаж – богатый плантаторский дом с белыми колоннами на фоне невысоких округлых холмов.

К ее великому облегчению, стекла очков Карлотты уже не отражали красных язычков пламени – они были чистыми и прозрачными. На мисс Карл было темное платье с длинными, отделанными кружевом рукавами. В тонких узловатых пальцах она сжимала обтянутую бархатом коробочку.

– Это принадлежит тебе, – сказала Карлотта и резким движением толкнула коробочку по столу в сторону Роуан. – Этот изумруд, и этот дом, и земля, на которой он стоит, и вообще все, что имеет здесь хоть какую-нибудь ценность. Кроме того, теперь ты владеешь состоянием, раз в пятьдесят, если не в сто, превышающим то, которым обладала прежде. Откровенно говоря, его истинных размеров на сегодняшний день я не знаю. Но прежде, чем ты вступишь в свои права, внимательно выслушай то, что я намерена тебе рассказать.

Она на минуту умолкла и пристально взглянула молодой женщине в лицо. В эти мгновения Роуан с особенной остротой ощутила ее неподвластность времени – не только голос, но и вся манера поведения Карлотты не могли принадлежать столь пожилому человеку. Впечатление было настолько сильным, что внушало почти суеверный страх – как будто совсем юная душа загадочным образом оказалась запертой в древнем теле и заставляла его действовать в абсолютном несоответствии с внешним обликом.