Мэйфейрские ведьмы

– Что ты собираешься делать с этим отвратительным уродцем? – спросил я.

– Сам знаешь, – прозвучал ответ.

– Значит, моя смерть предрешена.

– Петир, – умоляюще произнесла Шарлотта, и из глаз ее брызнули слезы, – пройдут годы, прежде чем ты умрешь, но эта кукла дает мне силы.

Я ничего не ответил, но после ее ухода буквально набросился на ром, запас которого не иссякал и который, естественно, был гораздо крепче вина, и напился до чертиков.

Очнувшись глубокой ночью, я первым делом вспомнил о кукле и при мысли о ней пришел в неописуемый ужас. Поспешно усевшись за стол и взяв в руки перо, я как можно подробнее изложил на бумаге все, что знал о демонах, но на этот раз не в надежде предостеречь Шарлотту, а скорее в стремлении указать ей верный путь.

Мне казалось важным упомянуть следующее:

1) Древние люди, так же как и мы, верили в духов, однако полагали, что те могут стариться и умирать; у Плутарха есть описание дня смерти Великого Пана ^{9} , где говорится, что все демоны мира плакали, ибо понимали: однажды их постигнет та же участь.

2) Когда в древние времена тот или иной народ подвергался нападению и оказывался во власти врагов, все верили, что поверженные божества превращаются в демонов и парят над разрушенными городами и храмами. Шарлотта не должна забывать, что Сюзанна вызывала своего демона Лэшера среди древних камней в Шотландии, хотя никто не знает, какой народ собрал те камни в круг.

3) Ранние христиане верили, что языческие божества – это демоны, которых можно призывать для наведения порчи и проклятий.

Общий вывод напрашивается сам собой: все эти верования небеспочвенны, ибо известно, что именно из нашей веры в них демоны черпают свою силу. Естественно, что люди, взывавшие к своим демонам, почитали их божествами, но стоило поработить и погубить какой-либо народ, как демоны тут же возвращались в хаос или становились ничтожными существами, отвечавшими на нечастые обращения к ним магов.

Затем я рассказал о силе демонов – о том, что они могут тешить нас иллюзиями и вселяться в тела людей, отчего те становятся одержимыми, об умении передвигать предметы и, наконец, об их способности являться перед нами в том или ином облике, хотя мы не знаем, каким образом им это удается.

Что касается Лэшера, я пребывал в твердом убеждении, что его тело вполне материально и целостно, однако силы сохранять свое тело таковым Лэшеру хватает лишь на короткий отрезок времени.

Затем я описал, как этот демон появился передо мной, и пересказал его странные речи, заставившие меня впоследствии долго размышлять над их смыслом. В завершение я подчеркнул, что Шарлотте стоит призадуматься: это существо может оказаться призраком какого-нибудь давно умершего человека, обреченного пребывать на земле и одержимого лишь мыслями о мести, – ведь все древние полагали, что души тех, кто умер в молодости или насильственной смертью, становятся мстительными демонами, а души хороших людей покидают этот мир.

Не помню, о чем еще я тогда писал, заполняя страницу за страницей, – опьянение совсем затуманило разум, и вполне возможно, что на следующий день я передал в нежные руки Шарлотты всего лишь жалкие каракули. Но я действительно пытался объяснить ей многое, невзирая на ее протесты и заявления, будто все это она уже слышала от меня не раз.

Когда же речь заходила о словах Лэшера в то утро, о его странном предсказании, она только улыбалась и отвечала, что Лэшер ловит обрывки наших разговоров и таким образом учится говорить сам, а потому его высказывания по большей части вообще лишены смысла.

– Но это только отчасти верно, – возразил я. – Согласен, он не привык к устной речи, но нельзя отказать ему в способности мыслить. На этот счет ты ошибаешься.

Дни проходили чередой, а я только пил ром и спал, время от времени открывая глаза лишь затем, чтобы удостовериться в присутствии рядом Шарлотты.

А когда, не обнаружив ее подле себя, я приходил в неистовство и буквально сходил с ума, готовый в приступе ярости даже избить ее, Шарлотта каждый раз появлялась: красивая, покорная, податливая в моих руках, само воплощение поэтических грез, богиня, достойная кисти Рембрандта, а по сути – настоящая дьяволица во плоти, явившаяся на землю, чтобы полностью завладеть не только моим телом, но и душой.

Я был пресыщен удовольствиями, но все равно жаждал новых и покидал свое ложе только лишь затем, чтобы полюбоваться морем. А еще я часто просыпался и наблюдал, как падает дождь.

---