Киномания

Иногда он все же ошибается, хотя и очень редко. Один раз он мне сказал: «В „Леди из Шанхая“ поищите кадр, где у Риты Хейуорт видна подвязка, когда она выходит из лодки. Приблизительно двенадцатая минута. Она это делает так соблазнительно. Нам нужно кадров двадцать ее бедра, в особенности тени под юбкой».

Я поискал, но того, о чем он говорил, не нашел.

— Нет такого эпизода, — доложил ему я.

— Вы уверены? — Он нахмурился, — Должен был быть. Ошибка Орсона.

Как и он, я никогда не смотрю фильмы, которые мы делаем. Было бы слишком тяжело видеть, как они гибнут в проекторе, что непременно и произойдет. Удовольствие я получаю, пытаясь смотреть кино, которое снимается в камере его разума. Это нелегко. Судя по его словам, он достигает эффектов, которых не добивался никто прежде, даже сам он. То, что мы делаем, он называет «короткие сюжеты», некоторые протяженностью всего несколько минут, но каждый, кажется, извлекается из огромного числа запланированных фильмов, которые он накопил за жизнь.

Я освоил еще один вид деятельности: составление названий для этих кратких новинок. Я вырезаю слова из имеющихся фильмов и раскладываю их как придется на монтажном столике — это ему пища для размышления. Он вглядывается в разбросанные слова, как древняя прорицательница, пытающаяся узнать волю богов по прожилкам листьев или обломкам костей или кусочкам мозга. И вдруг — вот оно! — ему приходит в голову то, что нужно, и я начинаю работать, вооружившись увеличительным стеклом и пинцетом, приклеиваю это словесное конфетти на отрезок выбранной пленки. Эту детсадовскую задачу я научился выполнять довольно быстро и искусно, хотя и понятия не имею, что скрывается за названиями, которые он выдумывает для своих опусов. «Мой любимый палач», «Половина Бога лучше целого», «Каратель, который любил слишком сильно», «Красавица и чудовище открывают радости сухого закона», «Дьявол среди нарциссов». Имеют ли эти названия какое-либо отношение к фильмам? Сомневаюсь. Я думаю, он изобрел эту работу, чтобы я не бездельничал.

Время от времени он извлекает из-под монтажного столика ржавую канистру из-под масла, в ней у него собрание бутылочек, коробочек, сумочек из вязаных лоскутков. Он называет это «Отдел специальных эффектов»; там у него всякой твари по паре — всевозможные вещицы из привозимых нам припасов или то, что он находит на берегу. Он откладывает эти штуки про запас, чтобы потом приклеивать, размазывать, закреплять на пленке, чтобы получать необычные зрительные эффекты. Он был на седьмом небе, узнав, что в моем бритвенном наборе есть коробочка с тальком. Он нетерпеливо спросил, нельзя ли ему взять немного для его «Отдела специальных эффектов». Берите все, сказал я ему. Как выяснилось, тальк — один из самых его любимых материалов. Он говорит, что под скотчем тальк создает такую же призрачную атмосферу, какую смог получить Карл Дрейер, рассеивая муку на съемочной площадке своего «Вампира».

Недавно я увидел, как он роется в этой канистре, а потом вытаскивает тряпичный кошелек с каким-то поблескивающим порошком. Он начал посыпать этим порошком фрагмент пленки, а потом приклеил его. У него на монтажном столике образовалась кучка этого материала, похожего на мельчайшие прозрачные блестки.

— Что это? — спросил я.

— Крылья мух, — ответил он. — Я их ловлю в саду. Они увязают во фруктах, когда те начинают подгнивать. Там их тысячи. У крылышек призматическая поверхность. Очень эфемерно. От этого на экране появится радуга.

Не может быть. Всего лишь его предположение. Я поверил ему на слово, пытаясь представить себе этот эффект так, как он видит его в своем воображении. Фильм, который он украшал своим волшебным порошком, проходил под рабочим названием «Высокий Маркс для величайшего из проданных Иисусов». Касл дал ему подзаголовок «Политический фарс, разоблачающий веру в единосущную природу Христа». Он создает такие вот жанры, а я пребываю в недоумении — что это за чушь он несет. В этом фильме используется скучнейшая из всех когда-либо полученных нами пленок: католическая учебная картина по приготовлению облаток к причастию. Множество монашек замешивают тесто. Но эти кадры врезаны в одно из самых драгоценных его владений — фрагменты «Мальтийского сокола». За долгие годы у него накопилось четыре или пять исцарапанных копий этого фильма, все неполные. Время от времени он извлекает ленты на свет божий, чтобы подретушировать эпизод здесь, кадр там. Несколько раз мы говорили об этом фильме.