Темный карнавал

Дядя Джон остановился, купил бутылку апельсинового сока, выпил ее, носовым платком утер лицо, глаза его прыгали вверх-вниз, как дети через прыгалку. Я боюсь, думал он, я боюсь.

Он увидел стайку птичек, рассевшихся в ряд на высоко натянутых телефонных проводах. Не там ли Сеси, не смеется ли она над ним оттуда, выглядывая через зоркий глаз птицы, перебирая перышки и напевая песенку про него? Он заподозрил Индейца в сигарной лавке. Но в этой холодной, вырезанной из дерева, табачного цвета фигуре не было жизни.

Вдалеке, словно сонным воскресным утром, он услышал звон колоколов в долине собственной головы. Он начисто ослеп. Погрузился во тьму. В его обращенном внутрь взоре проплывали белые, искаженные лица.

— Сеси! — закричал он всему и везде. — Я знаю, ты можешь помочь мне! Ну потряси меня как дерево! Сеси!

Слепота прошла. Он весь облился холодным потом, который не высыхал, а растекался, как сироп.

— Я знаю, ты можешь помочь, — сказал он. — Я видел, как несколько лет назад ты помогла кузине Марианне. Десять лет назад, разве не так. — Он стоял, весь напрягшись.

Марианна была девчушкой, неприметной, как крот, волосенки на ее голове— шарике сбивались, словно пучок корешков Марианна болталась в собственной юбке, как язычок в колокольчике, только никогда не звенела при ходьбе, а просто перекатывалась с каблука на каблук Она не отрывала взора от травы и тротуара под ногами, она смотрела вам в подбородок, если вообще различала вас, — и никогда не глядела выше ваших глаз. Ее матушка отчаивалась, что Марианна никогда не выйдет замуж или не преуспеет в жизни.

Таким образом, все зависело от Сеси. Она вошла в Марианну, как ладонь в перчатку.

Марианна запрыгала, забегала, заверещала, ее желтые глазенки заблестели. Марианна принялась покачивать юбкой, распустила волосы, и они рассыпались сверкающей накидкой по полуобнаженным плечикам. Марианна с упоением хихикала и звенела, словно развеселый язычок заливающегося колокольчика своего платья. Марианна выжимала из своего лица целую гамму — робость, задор, интеллект, материнскую радость и любовь.

За Марианной стали бегать парни. Марианна вышла замуж.

Сеси покинула ее.

С Марианной разразилась истерика: пропало то, на чем она вся держалась!

Целый день она пролежала пластом. Но привычка теперь уже захватила ее. Что— то от Сеси осталось, подобно окаменевшему отпечатку на мягком сланцевом камне, и Марианна начала отслеживать привычки, продумывать их и вспоминать, как это было, когда Сеси находилась в ней, и очень скоро уже снова бегала, и кричала, и хохотала без помощи Сеси — корсет, оживленный так сказать, памятью!

После этого Марианна зажила полной жизнью.

Стоя перед Индейцем в витрине сигарной лавки и разговаривая с ним, дядя Джон теперь бешено тряс головой. В глазных яблоках проплывали десятки ярких пузырьков, из каждого в него, в самый его мозг, вбуравливались косящие микроскопические глазки.

А вдруг он так и не найдет Сеси? Вдруг ветры над полями унесли ее до самого Элджина? Уж не там ли то место, где она больше всего любила проводить время, в доме умалишенных, притрагиваясь к их умам, перебирая и переворачивая рассыпающиеся конфетти их мыслей?

С силой вырвавшись на волю в послеполуденной дали, огромный металлический свисток вздохнул и раскатился эхом, пар с шипением растекся по полотну, когда паровоз понесся через эстакады над долиной, над прохладными реками, через созревшие кукурузные нивы, как палец в наперсток входя в туннели под аркадами мерцающих блуждающим светом ореховых деревьев. Ужас сковал Джона. А что если Сеси сейчас в будке головы машиниста? Ей нравится гонять на чудовищной машине по всей округе, покуда хватает силы контакта. Рывками дергать за веревку гудка, чтобы с пронзительным свистом проноситься через погруженные в ночной сон или дневную дрему поля и луга.

Он шел по тенистой улочке. Ему почудилось, что уголком глаз он приметил морщинистую, как финик, и голую, как семечко чертополоха, старуху, парившую меж ветвей колючего боярышника, в груди у нее торчала кедровая палочка.

Кто-то пронзительно взвизгнул.

Что-то замолотило в голове. В небо взвился черный дрозд, прихватив с собой прядь его волос!

Он сделал вид, будто отвернулся от птицы.

Он услышал шум крыльев.

Он подпрыгнул и сделал хватательное движение: «Сеси!»

Вот она, птица! Она билась и кричала в его руках. — Сеси, — позвал он, глядя сквозь сложенные пальцы на дикое черное