Орлиная степь

— Уберите сами.

— Повторяю: я приказываю!

— Дайте письменный приказ. Краснюк сорвался с места и выскочил с бережка на обрывчик, к березе.

— Я знаю, вы плюете на мои приказы, — сказал он, обтирая платком розовое потное лицо. — Я приказал убрать отсюда вот этого мальчика, а он все еще здесь…

— Он сын бригады, — сказал Леонид, продолжая сидеть в прежней позе усталого человека.

— Это тоже романтика?

— Нет, суровая жизнь…

Разговор явно подходил к концу, и Краснюк, удивляясь не столько упрямству, сколько неожиданной сдержанности молодого бригадира, делавшей его вдвое сильнее, бесцельно потоптался у березы.

— Нет, это неслыханно! Поднимать целину с оружием в руках! — заговорил он, не зная, что делать. — Но ведь об этой глупейшей затее могут узнать в районе, а то и в Барнауле.

— Вон что! — воскликнул Леонид с холодной усмешкой. — Вы боитесь, как бы не влетело вам от начальства?

— Мне нечего бояться! Вам надо бояться! — уже прокричал Илья Ильич. — На этот раз я не потерплю вашего самоуправства и приму необходимые меры. Никто больше — только вы один виноваты во всем… Не затейте вы ссору с колхозом, не было бы и этой трагедии.

Леонид медленно поднялся со сжатыми кулаками.

— Что еще скажете?

— Узнаете из приказа.

VI

Все четыре дня, пока Костя Зарницын не был предан земле, над степью хмурилось и плакало небо. Занепогодилось уже утром, какое не пришлось встретить белокурому весельчаку бригады, а после полудня незаметно спустился тихий, печальный, обложной дождь. С того часа стало быстро темнеть, и вскоре люди не знали, что и думать, — явно раньше срока наступила ночь. Бесконечной, томительной, совсем не весенней, а скорее осенней показалась эта ночь бригаде. Под утро дождь стих, заметно посветлело, и всем невольно подумалось, что над горизонтом вот-вот заиграет, как речка на каменистом перекате, аленькая зорька и все в мире воскреснет в ожидании солнца. Но восток вымер, как пустыня, и солнце не вернулось к земле. Не тучи, а сплошная темная лавина двигалась с запада, заслоняя весь небосвод, и вновь полило, да на этот раз с ветром — налетела водяная вьюга. Правда, она скоро затихла, но зато повеяло стужей. Ничего, решительно ничего не осталось в степи от весны! Вовсю властвовала холодная, унылая, до боли сжимающая тоской людские души сибирская осень.

По подозрению в убийстве Зарницына были арестованы Орефий Северьянов и два его приятеля-собутыльника, а также Ванька Соболь, которого считали соучастником преступления. Следственные органы не могли, конечно, делать какие-либо преждевременные заключения, и потому большинство людей не только в Заячьем колке, но и в Лебяжьем с убежденностью решили, что виновность всех арестованных очевидна и уже доказана. Оснований для такого заключения было более чем достаточно.

Злодейское преступление ошарашило все Лебяжье. Выходило так, что недоброжелательство, которое, несомненно, существовало в селе подспудно, а открыто дало себя знать после внезапной смерти Куприяна Захаровича, способствовало разжиганию темных страстей убийц. Не могли не вспомнить лебяженцы, что никто из них не одернул вовремя по всей строгости злонравного Орефия Северьянова. Черное пятно, таким образом, ложилось на все село.

Большая группа лебяженцев вслед за милицией появилась в Заячьем колке, чтобы разделить с бригадой Багрянова ее страшное горе и попытаться наладить отношения заново, на новых началах. Однако бригада держалась с лебяженцами хотя и не враждебно, но и не очень-то мирно. Отлично понимая, что нельзя винить в убийстве всех жителей. Лебяжьего, бригада тем не менее рассудку вопреки испытывала к селу в какой-то мере отчужденность и недоверие. Между бригадой и селом все же легла та ночь, когда горела степь.

Следом за лебяженцами в Заячий колок валом повалило разное начальство не только из Зале-сихи, но и из далекого районного центра. У всех вдруг оказались здесь очень срочные и важные дела. Приезжие без конца расспрашивали о Косте Зарницыне и обо всем, что в бригаде запомнилось о трагической ночи. Они ходили по стану толпами, многозначительно хмурились и шушукались, делая вид, что заняты раскрытием тайны злодейства.

Нельзя, однако, сказать, что от «уполномоченных» не было никакой пользы. По их инициативе действительно были приняты самые разносторонние меры по улучшению условий жизни бригады: из Лебяжьего навезли много разной снеди, у пруда, словно по щучьему велению, появилась банька, районная кинопередвижка показала одну из хороших картин тридцатых годов, из Залесихи прислали большой рулон новых плакатов и десятка два книг, всей бригаде выдали заработанные деньги. А тут появилась и лавка-фургон, где можно было купить недорогие вещи, и не только для лета, но и для зимы, и не только для взрослых, но и для детей. Все это, вероятно, можно было сделать гораздо меньшим количеством людей, но в конечном счете большого греха в том не было.