Орлиная степь

Местные власти собирались похоронить Костю Зарницына в Залесихе — подальше от бригады, чтобы поскорее забылась его трагическая смерть. Но бригада Багрянова настойчиво потребовала похоронить товарища недалеко от стана, в открытой степи, чтобы вокруг его могилы уже нынче летом заколыхалось золотое море пшеницы.

— Еще одна затея! — брюзжал Краснюк.

— А что в ней плохого? — спросил его Леонид.

— Да как вы не понимаете?! Это всегда будет напоминать…

— Вот и хорошо, — ответил на это Леонид. — Могилы бойцов никогда не страшат и не расслабляют волю. Я знаю это по войне. У могил бойцов воля только закаляется.

— Но здесь даже кладбища нет!

— Теперь будет… Где селится человек, там все должно быть.

Хоронили Костю Зарницына седьмого мая, во время вечерней пересмены, при заходе солнца. На похороны неожиданно съехалось со всей ближней округи много ребят-новоселов. Представители местных властей схватились за головы. Втайне они принимали все меры к тому, чтобы слух о зверском убийстве не разошелся широко по степи: боялись паники среди приезжей молодежи. Но разве удержишь такой слух? Особый вид степной связи, метко названный казахами «длинным ухом», давно действовал во всю силу.

Одновременно с гробом Зарницына в Заячий колок были Привезены газеты, в которых молодые новоселы прочитали Указ Президиума Верховного Совета СССР о введении смертной казни за убийство. По этому случаю в бригаде оживленно заговорили:

— Ко времени. Будто о нашей беде узнали!

— Таких бед, видно, немало случается…

— Конечно, затем и Указ издали! Леонид Багрянов не расставался с газетой, где был напечатан Указ, даже у могилы. Когда ему разрешили сказать прощальное слово, он в большом волнении долго шелестел газетой.

— Говори, — поторопили его сзади.

— Ты слыхал когда-нибудь, дорогой наш Костя, как шумит пшеница? — заговорил Багрянов, едва поборов удушье, но все равно очень глухо, будто из-под земли. — Возможно, и не слыхал… Ты ведь вырос в Москве. Но теперь всегда будешь слышать, как она шумит… Каждое лето!

Это прозвучало клятвой.

Уже темнело, когда люди расходились от свежей могилы. Двое, остановившись по пути к стану закурить, заговорили задумчиво и доверительно:

— Теперь отсюда нипочем не уеду.

— А разве думал?

— Думалось.

Ночью потянуло нестерпимой зимней стужей, а на рассвете по всей Кулунде разбушевалась памятная там до сих пор лютая северная пурга. Она бесновалась до полудня, остановила все тракторы, посрывала немало бригадных палаток, раскатала пустые бочки, в колках повалила березы. Когда же пурга стихла, люди увидели, что вся степь, от края до края, покрыта холодным белым саваном: не пурга лютовала — сама смерть…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

I

Снег исчез, как в сказке, и уже на другой день после бешеной пурги в степи прочно установилась очень солнечная, очень теплая погода, какой еще не было этой весной на Алтае. Вся даль потонула в струистом волшебном мареве: земля наконец-то дышала полной грудью. Вновь появились птицы, и над степью послышались их милые голоса.

Но над бригадой Багрянова уже нависла новая беда.

Заканчивалась вторая неделя пахоты. К счастью, даже по очень влажной целине тракторы шли хорошо, а сырая дернина резалась как масло. Бригада подняла три клетки кряду — шестьсот гектаров, — дошла до границы, за которой начинались земли бригады Громова, и теперь полосовала плугами четвертую клетку за западной опушкой Заячьего колка. Бригадный стан с колком, таким образом, оказался в прямом углу, образованном огромным массивом пахоты. Теперь никто уже не сомневался, что бригада, даже и без самого мощного трактора, выполнит план весенней вспашки.

Однако поднятая бригадой целина пока что не вскармливала ни одного пшеничного зерна. Еще в первомайские дни, когда солнце впервые обсушило землю, бригада приступила было к дискованию, боронованию и прикатыванию катками пахоты. Первая клетка уже тогда была полностью подготовлена к севу. Но начать сев так и не успели: колхоз не подвез семена вовремя. А какой же сев в непогодь?

Так уходили лучшие сроки сева. В обычные годы к середине мая сев заканчивали все южные районы Кулунды. Бригада об этом хорошо знала, а потому не могла не волноваться за судьбу поднятой целины. Удастся ли засеять ее пшеницей в считанные дни, когда еще можно сеять при запоздалой весне? Этот вопрос не давал покоя всей бригаде.