115  

Элеонора посмотрела на миссис Дэш и на быстро спускающийся надувной матрас, у нее было выражение лица женщины, которую раздевают перед толпой.

— Мне давно пора снова выходить в свет, — поведала Джейн Элеоноре.

Но по поводу «света» — и того, что это такое, и времени, когда вдова может безопасно вернуться в него, — у красно-синего надувного матраса был только осторожный комментарий: «Зззт!»

Алан в пятьдесят четыре

Рут закончила чтение бесстрастным голосом. Часть публики была в замешательстве от ее завершающего «Зззт!». Эдди, который дважды прочел книгу от корки до корки, понравилась концовка первой главы, но часть аудитории задержалась с аплодисментами, поскольку не была уверена, что глава на этом кончилась. Глупый рабочий сцены с открытым ртом глазел на монитор, словно собираясь произнести заключительное слово. Но ни одного слова он так и не сказал, не выдал даже скабрезного комментария, выражающего восторг перед «буферами» знаменитой писательницы.

Первым захлопал Алан Олбрайт, он сделал это даже прежде Эдди. Будучи редактором Рут, Алан прекрасно знал «Зззт!», завершающее первую главу. Последовавшие за этим аплодисменты были довольно щедрыми и достаточно длительными, чтобы Рут в полной мере успела оценить единственный кубик льда на дне ее стакана. Кубик подтаял — и образовавшейся воды было достаточно на единственный глоток.

Вопросы и ответы, последовавшие за чтением, были сплошным разочарованием. Эдди сочувствовал Рут — после прекрасного выступления ей приходилось переживать разочарование, которое неизбежно вызывали вопросы публики. И на протяжении всех вопросов и ответов Алан Олбрайт, нахмурившись, смотрел на Рут, словно она была виной низкого интеллектуального уровня вопросов. Во время чтения оживленные замечания Алана, отпускаемые в публику, раздражали Рут — он вел себя так, словно его задача состояла в том, чтобы развлекать Рут на ее собственных чтениях.

Первый вопрос был откровенно враждебным — он задал тональность, которую не могли перенастроить последующие вопросы и ответы.

— Почему вы повторяетесь? — спросил автора один молодой человек. — Или это у вас происходит непреднамеренно?

По оценке Рут, молодому человеку было под тридцать. Конечно, приглушенный свет в зале не позволял ей точно увидеть выражение его лица — он сидел в одном из последних рядов зала, — но по его тону Рут могла точно сказать, что он насмехается над ней.

Написав три романа, Рут привыкла к обвинениям в том, что ее герои «клонируются» из одного романа в другой и что есть некий набор ее «фирменных странностей», повторяемых ею от книги к книге.

«Видимо, круг моих героев и в самом деле довольно ограничен», — думала Рут.

Но из своего опыта она знала, что люди, которые обвиняют автора в повторах, обычно имеют в виду деталь, которая им не понравилась в первый раз. В конечном счете, даже в литературе, если автору что-то нравится, почему он не имеет права повторить это?

— Я полагаю, вы имеете в виду фаллоимитатор, — сказала Рут недовольному молодому человеку. В ее втором романе тоже присутствовал фаллоимитатор. (Но ни один фаллоимитатор не поднимал, так сказать, голову в ее первом романе. «Явный недосмотр», — подумала Рут.) — Я знаю, что многие молодые люди испытывают чувство неполноценности, услышав про фаллоимитаторы. Но лично вам беспокоиться не следует — полностью он вас никогда не заменит. — Она помолчала, давая утихнуть вспышке смеха, потом добавила: — К тому же этот фаллоимитатор совершенно иного типа, чем тот, что использовался в моем предыдущем романе. Видите ли, фаллоимитатор фаллоимитатору рознь.

— Вы повторяетесь не только в этом, — сказал молодой человек.

— Да, я знаю — «разладившаяся женская дружба» или потерявшиеся и вновь обретенные, — ответила Рут, поняв вдруг (только уже произнеся эти слова), что она цитирует утомительное вступление Эдди О'Хары.

Эдди за кулисами поначалу испытал прилив радости, а потом подумал, что, может, она посмеивается над ним.

— Плохие любовники, — добавил настойчивый молодой человек. (Вот хорошая темочка!)

— Любовник в «Том же самом родильном приюте» был вполне ничего себе, — напомнила Рут неугомонному молодому человеку.

— Отсутствие матерей! — прокричала пожилая женщина.

— И отцов, — отрезала Рут.

Алан Олбрайт зажал голову руками. Он отговаривал ее от вопросов и ответов. Он сказал ей, что если она не чувствует в себе сил пропустить мимо ушей грубое или язвительное замечание, то лучше вообще отказаться от вопросов и ответов. И ей не следует «быть вечно готовой уязвить в ответ».

  115  
×
×