140  

Это было вполне в духе Рут — организовывать все, попытаться придать своей жизни структуру романа. («Ты всегда считаешь, что можешь предусмотреть любую неожиданность», — сказала ей как-то Ханна. Рут считала, что может и что должна.)

Она не позвонила Алану, и это было единственное, что она не сделала, хотя и была должна. Вместо этого она оставляла телефонные звонки без ответа.

После двух бутылок белого вина она не мучилась похмельем, но во рту у нее остался кисловатый привкус, а ее желудок без всякого энтузиазма отнесся к мысли о том, чтобы позавтракать чем-то твердым. Рут нашла немного земляники, персик, банан. Она втиснула все это в миксер с апельсиновым соком, добавила три ложки с верхом любимого протеинового порошка ее отца; напиток этот был похож на холодную жидкую овсянку, но у нее от этой еды возникло ощущение, будто она, как мячик, отскакивает от стен, а ей именно это и хотелось почувствовать.

Она догматически верила, что в сквоше есть только четыре хороших удара.

Утром она потренирует свой рейл и свой кросс-аут[21] — поставит их как надо. Еще на передней стене сарая была мертвая точка — приблизительно на высоте талии, чуть левее центра и гораздо ниже линии подачи. Ее отец коварно пометил это место цветным мелком. Она попытается поставить удар на эту точку. Можно было вложить в удар всю силу, но мяч, попадая в эту точку, просто умирал — он отскакивал от стены, как при укороченном ударе о переднюю стенку. Она поработает и над своей пушечной подачей. Она хотела этим утром опробовать все свои пушечные удары. После этого она может поохлаждать плечо — посидит в мелкой части бассейна, а до и после приготовит себе что-нибудь легкое на ланч.

Днем она потренирует свой укороченный удар о переднюю стенку. Еще Рут хорошо владела двумя ударами о боковые стенки — один с центра корта, а другой — с бокового края площадки. Она редко играла от дальней стенки, считая такой удар достоянием неумех или обманным ударом, а она не любила обманные удары.

Она поработает днем и над мягкой подачей. В сарае с низким потолком она даже не будет пытаться пробовать свою подачу свечой, а вот ее резаная подача в последнее время улучшалась. Когда она делала подрезку подачи, направленной низко в переднюю стену (чуть выше линии подачи), мяч ударялся о боковую стену очень низко и его отскок от пола был очень невысоким.

Когда Рут поднималась по лестнице с первого (где отец в холодные дни парковал машину) на второй этаж сарая, было еще раннее утро; она откинула крышку люка в потолке. Этот люк обычно был закрыт, чтобы наверх, где располагался корт, не налетели осы и другие насекомые. Рядом с кортом на втором этаже сарая (когда-то там был сеновал) была масса ракеток, мячей, повязок для запястья и защитных очков. Снаружи на двери, ведущей к корту, висела черно-белая копия фотографии мужской экзетерской команды, переснятая с ежегодника 73-го года (год ее выпуска). Рут была в первом ряду крайней справа. Отец скопировал эту фотографию и с гордостью прикнопил ее к дверям.

Рут сорвала бумажку с дверей и скомкала ее. Она вошла на корт и принялась разогреваться — сначала подколенные сухожилия, потом икры и, наконец, свое правое плечо. Она всегда начинала, стоя лицом к боковой стене в левой части корта, — она любила начинать ударами слева. Она попробовала удары с лёта и кросс-корты, а потом перешла к своим пушечным подачам. В последние полчаса он отрабатывала только свои пушечные подачи, пока они все не стали попадать туда, куда ей было надо.

«Пошла ты в жопу, Ханна!» — думала Рут.

Мяч отлетал от передней стенки, как что-то живое.

«Черт бы тебя подрал, папочка!» — сказала она себе под нос — мячик летал, как оса или пчела, только гораздо быстрее. Ее воображаемый партнер никогда не смог бы перехватить мяч с лета. Все, что ему оставалось, — это только уворачиваться.

Она остановилась только из боязни, что у нее отвалится правая рука. Потом Рут разделась донага и села на нижней ступеньке в мелкой части бассейна, приложив к правому плечу пакет со льдом. В это превосходное бабье лето дневное солнышко грело ее лицо. Холодная вода бассейна покрывала все ее тело, кроме плеч (правое испытывало мучительный холод от пакета со льдом, но пройдет еще несколько минут и оно великолепным образом онемеет).

Самое замечательное в таких изматывающих по длительности и силе ударов тренировках было то, что после них мозг ее совершенно освобождался от каких-либо мыслей. Никакого Скотта Сондерса, никаких тревог о том, что она будет делать с ним после игры. Никакого отца, никаких рассуждений о том, что можно и что невозможно с ним сделать. Рут не думала даже об Алане Олбрайте, которому давно уже должна была бы позвонить. Не думала она и о Ханне — ни одной мысли о ней не было.


  140  
×
×