Мужчины не ее жизни

Рут понимала, что очень важно выиграть первый гейм. Лучше всего Тед играл в середине матча.

«Если мне повезет, — подумала Рут, — то мертвую точку он сможет выявить только после первого гейма».

Они еще разогревались, когда она поймала отца на том, что он косится на переднюю стену в поисках синей метки.

Она выиграла первый гейм со счетом 18:16, но к этому времени отец уже нашел мертвую точку, и Рут опаздывала к мячу после его резких подач, в особенности если ей приходилось принимать мяч в левой части корта. Ничего не видя правым глазом, она вынуждена была почти полностью поворачиваться к нему при его подаче. Два следующих гейма Рут проиграла со счетом 12:15 и 16:18, но пусть отец теперь и вел со счетом 2:1 — именно он после третьего гейма приложился к бутылке с водой.

Четвертый гейм Рут выиграла 15:9. Отец проиграл последнее очко, попав в жестянку, — это был первый случай, когда кто-то из них попал в жестянку. Счет по геймам стал ничейным — 2:2. У нее случался такой ничейный счет с отцом и прежде, и она неизменно проигрывала. Много раз перед пятой партией отец говорил ей: «Я думаю, ты меня побьешь, Рути». Но побитой оказывалась именно она. На этот раз он ничего не сказал. Рут отхлебнула немного воды и смерила отца долгим взглядом своего единственного зрячего глаза.

— Я думаю, что побью тебя, папа, — сказала она ему.

Пятый гейм она выиграла со счетом 15:4. Отец опять проиграл последнее очко, попав в жестянку. Характерный звук жестянки оставался в ее ушах в течение следующих четырех или пяти лет.

— Хорошая работа, Рути, — сказал Тед.

Он торопился покинуть корт, чтобы взять новую бутылку с водой. Рут тоже пришлось поспешить, чтобы успеть шлепнуть его по заднице ракеткой, когда он выходил через дверь. Ей хотелось обнять его, но он даже не заглянул в ее единственный зрячий глаз.

«Какой он странный человек!» — подумала она. Потом она вспомнила странности Эдди О'Хары, пытавшегося спустить мелочь в унитаз. Может быть, все мужчины странные.

Странно, что отец считал естественным ходить перед ней нагишом. С того момента, как у нее начали развиваться груди, а развивались они весьма быстро, Рут стало неловко ходить нагишом перед отцом. И в то же время они принимали вместе душ и купались нагишом в бассейне… может быть, все это было только семейной традицией, своего рода ритуалом? Так или иначе, в теплую погоду это был ожидаемый ритуал, неотделимый от игры в сквош.

Но после поражения отец ее казался старым и усталым; Рут была невыносима мысль увидеть его голым. И она не хотела, чтобы он увидел синяки на ее грудях, а еще на бедрах и ягодицах. Отец мог бы еще поверить, что синяк под глазом — следствие травмы на корте, но он был достаточно искушен в сексе, чтобы понять: синяки на теле она никак не могла получить, играя в сквош. Она решила, что избавит его от лицезрения других синяков.

Он, конечно же, не знал, что его пощадили. Когда Рут сказала ему, что примет горячую ванну вместо душа и купания в бассейне, отец почувствовал себя обиженным.

— Рути, как мы сможем забыть об эпизоде с Ханной, если не поговорим о том, что случилось?

— Мы поговорим о Ханне позднее, папа. Может, когда я вернусь из Европы.

Двадцать лет пыталась она побить отца на корте, но вот теперь, добившись своего, она рыдала в ванне. Она не почувствовала ни малейшей радости в момент победы; вместо этого она плакала, потому что отец свел ее лучшую подругу к «эпизоду». Или это сама Ханна свела их дружбу к чему-то даже меньшему, чем интрижка с ее отцом?

«Да бога ради, прекрати ты это самоедство — через это нужно перешагнуть!» — сказала себе Рут.

Ну хорошо, они оба предали ее — и что дальше?

Она вылезла из ванны и заставила себя посмотреться в зеркало. Ее правый глаз был сплошной кошмар — прекрасный видок для начала поездки! Глаз распух и закрылся, скула распухла, но больше всего бросался в глаза синяк. На площади, приблизительно равной размеру кулака, кожа ее приобрела темноватый красно-лиловый оттенок — как заходящее солнце перед бурей; яркие тона были разбавлены черным. Синяк был такой кричащий, что в нем виделось что-то комическое. Она будет носить этот синяк на протяжении своего десятидневного турне по Германии; опухлость будет спадать, синяк — понемногу бледнеть и в конечном счете обретет землисто-желтый оттенок, но последствия, видимо, будут заметны на ее лице и в течение следующей недели в Амстердаме.