V.

— Они спрашивали меня о Вейссу, — задумчиво произнес Гаучо. — Но что я мог им ответить? Ведь тогда я и в самом деле ничего не знал. Англичане считают это дело важным.

— Но не говорят — почему. А делают лишь таинственные намеки.

Очевидно, здесь замешаны немцы. И каким-то боком — Антарктида. Возможно, через пару недель, — говорят они, — весь мир погрузится в апокалипсис. И они думают, что я с этим связан. И вы. Зачем же еще они бросают нас в одну камеру, если все равно нас собираются выпустить? За нами будут следить, куда бы мы ни пошли. Итак, мы — в самой гуще грандиозного заговора, не имея при этом ни малейшего представления о том, что происходит.

— Я надеюсь, ты им не поверил. Дипломаты всегда так говорят. Они всегда живут на краю того или иного обрыва. Без кризисов они не смогли бы заснуть.

Эван медленно обернулся и посмотрел на своего компаньона.

— А я им верю, — спокойно произнес он. — Позвольте рассказать. Об отце. Он, бывало, сидел в моей комнате, когда я засыпал, и рассказывал сказки об этой самой Вейссу. И о паучьих обезьянах, и о принесении в жертву людей, и о реках, рыбы в которых бывают то опаловыми, то огненными. Когда входишь в воду, они окружают тебя и исполняют нечто вроде изысканного ритуального танца, чтобы защитить тебя от беды. И еще там есть вулканы с городами внутри, и каждые сто лет они извергаются пылающим адом, но люди все равно идут в них жить. И синелицые мужчины в горах, и женщины в долинах, рожающие всегда только тройни, и бродяги, которые собираются в компании и проводят веселые празднества, устраивая развлечения целое лето напролет.

— А вы же знаете, что такое мальчик. Рано или поздно наступает момент разлуки — точка, когда подтверждается его подозрение, что отец — не бог и даже не оракул. Мальчик видит, что больше не имеет права на такую веру. Так Вейссу становится историей на ночь или волшебной сказкой, а мальчик — лучшей версией своего отца — самого что ни на есть обычного человека.

— Я думал, капитан Хью сошел с ума; я даже согласился бы, чтобы его поместили в клинику. Но на Пьяцца делла Синьора 5 я чуть не убился, и это не могло быть обычной случайностью, каприз неодушевленного мира; с тех пор я вижу два правительства, доведенных почти до кошмаров ненавистью к этой сказке, наваждением, которое, как я думал, принадлежало только отцу. Кажется, это состояние, когда чувствуешь себя просто человеком, превратившее в ложь и Вейссу, и мою детскую любовь к отцу, помогает мне сейчас понять, что все это было истиной, было правдой. Ведь и итальянцы, и англичане в обоих консульствах, и даже этот безграмотный клерк — все они люди. И их мучит такое же беспокойство, какое мучило отца и будет мучить меня, а, быть может, через пару недель — и все живое в этом мире, который никто из нас не хочет увидеть превратившемся в пылающую бойню. Можете называть это общностью, выжившей на изгаженной планете, которую, видит Бог, никто из нас не любит так уж сильно. Но все равно, это — наша планета, и мы здесь живем.

Гаучо не ответил. Он подошел к окну и посмотрел на улицу. Девочка пела теперь о моряке, ходящем по морям на другом конце земли, и его суженой, оставшейся дома. Из камеры, где играли, доносились выкрики: "Cinque, tre, otto, бр-р-р!" Гаучо поднес руки к шее и снял воротник. Он подошел к Эвану.

— Если тебя выпустят, — сказал он, — и ты успеешь на встречу с отцом, там у Шайссфогеля сидит один мой друг. Его зовут Куэрнакаброн. Там его все знают. Я был бы очень тебе благодарен, если бы ты отдал ему это. Здесь послание. — Эван взял воротник и с отсутствующим видом спрятал его в карман. Ему пришла в голову одна мысль:

— Но ведь они увидят, что у вас нет воротника.

Гаучо улыбнулся, сорвал с себя рубаху и бросил ее под койку.

— Я им скажу, что, мол, тепло. Спасибо, что напомнил. Для меня это не очень легко — думать, как лиса.

— Как вы предлагаете выбраться отсюда?

— Просто. Когда охранник придет выводить тебя, мы ударим его, он потеряет сознание, мы возьмем ключи и вырвемся на свободу.

— Если мы оба выберемся отсюда, мне все равно нужно будет передать это послание?

— Si. Мне сначала нужно пойти на Виа Кавур. К Шайссфогелю я приду позже увидеться с товарищами по другому делу. Un gran colpo, если все сработает нормально.

Вскоре в коридоре послышались звуки шагов и звяканье ключей.

— Он читает наши мысли, — довольно захихикал Гаучо. Эван быстро повернулся у нему и пожал руку.