Записки о Рейчел

Рейчел появилась в сопровождении еще троих — было похоже, что это случайные попутчики, — но осталась стоять возле двери, по-взросло- му сложив на груди руки. Она ни с кем не разговаривала, но при этом то и дело махала кому-нибудь или громко приветствовала. Я топтался с еще несколькими типами у противоположной стены;

оба раза, что она отказывалась от предложений потанцевать, у меня начинало колоть под мышками. Вторым был проныра, который не хотел уходить, продолжая ее уламывать. Я и не подумал вступиться, в духе: «Эй, парень, ты слышал, что сказала девушка». Вместо этого я ждал, пока он уйдет.

Она выглядела самоуверенной и сдержанной, как и подобает девушке в подобных обстоятельствах, но, как и я, скорее отчужденной, нежели просто независимой от всеобщего веселья. У нее, наверное, есть душа, подумал я. Что же касается меня, то вся проблема заключалась в моей неспособности танцевать в присутствии других. Джеффри, который сейчас легкомысленно кружился всего в паре метров от меня, однажды заявил, что это один из лучших, если не самый лучший, способ снимать девчонок. Но я танцую только в одиночестве, десятисекундными припадками, обычно перед зеркалом, иногда голый, еще чаще, — нарядившись в непристойные трусы.

Она зажгла сигарету. Это давало мне еще пять драгоценных минут, чтобы подумать.

Я произвел моментальную оценку. Сказать по правде, она меня немного пугала, так как не была похожа ни на кого из тех, с кем я привык иметь дело. Она не принадлежала к агрессивно-сексуальному типу, как некоторые другие девушки здесь, чьи пухлые задницы и переполненные груди представлялись мне такими же желанными, как проказа. Итак: высокая, примерно моего роста, черные волосы до плеч обрамляют решительные черты, глаза умело выделены, нос выделяется сам; черные сапоги и черная ковбойская юбка встречаются на уровне коленей, белая блуза мужского покроя, дорогая сумочка, пара браслетов, единственное скромное колечко, строгая устойчивая поза; интеллигентная, из низов среднего класса, с хорошей работой (например, агент по связям с общественностью), живет одна, старше меня, возможно наполовину еврейка.

Вот эта этническая подробность и даст мне отправную точку в разговоре! Да я и сам, если хотите, порядком смахиваю на кавказца, так что запросто мог бы подойти и сказать: «Не слишком кошерная вечеринка, а?» или «Ты не очень-то похожа на школьницу». Тут я взглянул на комнату, и мне вдруг пришло в голову, что я здесь, возможно, единственный обладатель крайней плоти. Тогда, может, лучше попытаться воззвать к ее арийской половине или, в любом случае, продемонстрировать понимание противоречивости того зова крови, который она наверняка столь часто ощущает? «Привет, не мог не заметить, что ты, похоже, наполовину еврейка. Должно быть…» Да, именно я и никто другой!

В общем, пришло время действовать. Внутренне сотворив молитву, я начал самый неуклюжий подкат в своей жизни. Мои ноги пришли в движение: поначалу они судорожно задергались в разные стороны, но затем скоординировались, и получилась великолепная шаркающая походка. Верхняя часть моего тела наклонилась под углом в пятнадцать градусов. Руки безвольно болтались. Плечи натирали мне уши.

Я решил косить под франта из Челси:

— Прривет. — Похоже было, что я только научился произносить р и теперь пытался обратить на это ее внимание.

— Привет. — Ее тон был покровительственно- нейтральным; услышав ее произношение, я немедленно скорректировал свое в сторону образованной верхушки среднего класса.

— Привет. — Теперь я произнес это с оттенком сладострастия, как генерал, представленный соблазнительной парижанке. — Я заметил, что ты ничего не пьешь. — Это была отличная находка, так как за этим обыкновенно следовало: «Ты хозяин вечеринки?»

— Ты хозяин вечеринки? — спросила она. Но я не услышал и намека на подобострастие незваного гостя, которое было бы для меня так кстати. Скорее, равнодушное недоверие.

Запас моей наглости был на исходе, так что теперь я решил показать свою начитанность.

— Отнюдь. У таких вечеринок нет хозяев, одни лишь гости.

Она молчала.

— Приходит человек, и пьет, и падает без сил, — сказал я. Это был совершеннейший экспромт, готов поклясться («Тифон», строка третья). Но она не опознала цитату в моей интерпретации и в лучшем случае могла решить, что я просто веселый парень. Мои меры по спасению?